У творческих людей такое бывает, да и у нетворческих — наверное, тоже. Меня затянула в свой мир эта картина, просто поработила. Она поселилась на рабочем столе моего компьютера, и теперь каждый раз, когда глаза устают от букв и запросов, я замечаю всё новые и новые детали, рассматриваю ад Брейгеля.

«Безумная Гретта» в школе преподносилась как породия, аллегория на жадность, как нечто мерзкое и порочное.

Новое прочтение картины от авторов мультимедийной выставки «Перевернутый мир Брейгеля» говорит в первую очередь о фламандской крестьянской войне 16 века, разорившей города, унесшей жизни мужа героини, её дети умерли от голода, её мир разрушен. Последняя капля — украденная мародерами чугунная сковородка. И всё! Человек слетает с катушек, переносится в ирреальный мир.

«На чугунных сковородках в аду черти жарят грешников. Это они, наверное, забрали мою любимую вещь-последнее, что у меня осталось от счастья. Значит я спущусь в ад, я не остановлюсь ни перед чем!»

Цель ясна. Теперь важны методы. И она снимает с мёртвого солдата кирасу, каску и меч — они пригодятся в борьбе с адовым войском. И идёт на штурм Преисподней!

В школе говорили, что доспехи Гретты — символ её сумасшествия, женщины не носили доспехи. Что весь окружающий её мир монстров и блюющих женщин — это сон, искажение реальности, столь модное в 16 веке подражание аду Босха, но Босх был и правда психом, а Брейгель только подражал, поэтому его ад не настощий. Что Гретта — старуха. Что это символизм, стиль такой, веяние.
В жопу теорию. На самом деле нет ничего логичнее красно-желто-серого фона. Нет ничего реальнее этих выступающих из картины фигур. Столько деталей, точности.
Безумная отвага, несгибаемость воли, несомненность цели.
По силе эмоционального воздействия многократно увеличенная фигура безумной Гретты чем-то сродни Статуе Свободы.
Тот случай, когда в картине скрыта настолько крепкая душевная платформа, что у тебя под ногами начинает качаться собственная, в сравнении — невзрачная и слабая.
И будешь ли ты готов к поединку с истинным искусством, или сдашься сразу — зависит только от тебя. Но если не уверен, лучше не ходи на выставку Брейгеля, или хотя бы подготовься морально к ней: нужны доспехи из дружеского внимания, броня тёплого, уютного мира внутри.

Но давайте всё же проследим судьбу следующего (второго) поколения Кирксенов, новоиспеченных имперских графов, приравненных к властителям Европы и отныне достойных равных браков с лучшими невестами и женихами Империи. Рассмотрим, потому что это нетривиальная и поучительная история, хорошо иллюстрирующая трудности «переходного периода» — когда ты уже могуществен, но ещё не велик.
Итак, вскоре после обретения титула Ульрих Кирсен погиб. После него оставались несовершенные наследники, страна, уставшая от бесконечного насилия и только было вдохнувшая полной грудью воздух согласия между кланами, и вдова, которая по-прежнему была единственной дочерью легендарного вождя Фокко Укена. Собственно ей, Теде фон Кирксен предстояло взять на себя груз исторической ответственности за будущее новоиспеченного Восточно-Фризского дома. Договориться было трудно, ведь любое усиление 1 из 7 фризских кланов тут же взорвало бы перемирие изнутри. Ситуация складывалась интересная: с одной стороны те, кто был с Фокко, были реабилитированы, ведь правила его дочь, вернули все свои права. А победители-соратники Ульриха Кирксена тоже формально правили, потому что наследником был сын их вождя.

С женщиной легче сладить, её проще контролировать, она меньше вмешиваниется и вникает во внутренние дела общин. Ну вобщем так и оставили Теду регентшей. Её старшие сыновья Энно и Эдцард один за другим отправились в долгое путешествие в Святую землю. Оба кстати стали рыцарями ордена гроба Господня, что само по себе ещё больше подняло в Европе 15 века престиж молодого Восточно-фризского дома.
И всё бы хорошо, если бы не младшая дочь Альмут. 15 лет. Горячая, свободолюбивая кровь, и первое взрослое решение, но… это же когда ты просто дочка рыцаря, то можно иметь куртуазные отношения с феодалом из соседней деревни, а если носшь титул графини, то нужно соблюдать условности, ну или как минимум не убегать к любовнику с фамильными драгоценностями, которые в честном мародерстве привезли из крестовых походов предки…

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Вобщем, история была не приятная. Альмут потребовала от матери признать её женой Энгельманна Хорстелла. Теда не могла на этой пойти, потому что только недавно стала мега-графиней и морганистический брак младшей дочери ну никак не могла себе позволить вот так сразу же, пока ещё в генетическом древе не было корней всех правящих династий Европы, как сейчас.
Несчастной матери оставалось только одно — заявить, что Альмут похищена и осадить Фридебург, где она укрывалась. Конечно, не самой осадить, а попросить об этом своего прекрасного, любимого, старшего сына и наследника Энно Кирксена.

Стоял февраль. Был тонким лёд на рву. А кони, облаченные в панцири и гербовые котдармы, так дружно били стальными подковами, когда несли к стенам замка вооруженных до зубов всадников в тяжелых доспехах. Треск. Провал под лёд. Мгновение. И старший, прекрасный, любимый сын Теды мёртв. Не в бою, ни за что — ради чести рода, которую растоптала глупая, упрямая девчонка, ради любви, не требовавшей и не принявшей этой жертвы.

Кто сегодня знает хотя бы одного из Хорстеллов? А наследники Кирсенов со времен Екатерины II правили половиной мира вплоть до самой Октябрьской революции.
Теда была безутешна. В память об Энно она установила геральдическую доску с гарпией в Великой церкви Эмдена. У Энно не было ни жены, ни детей, всё как-то некогда ему этим было заниматься, ведь ему шел всего 31-й год…
Во время этого несачстного случая Эдцард, второй сын Ульриха Кирксена был в паломничестве.

Вернувшись и приняв управление графством, он сделал правильные, трудные выводы из ситуации. Альмут не отвергли, не лишили титула Восточно-Фризской графини. История умалчивает, восстановила ли она отношения со своей семьей, мучили ли её, или Теду угрызения совести, и стал ли счастливым её брак, заключенный вопреки воли семьи. Вечность запомнила только цветную геральдическую доску на могиле второго Восточно-Фризского графа — последний подарок любящей матери своему дорогому сыну. Ветра лет срывали с неё краски, со временем в народе позабыли историю с некрасивым бегством Альмут, и лишь отголосками народной памяти в толмутах герольдов остался неясный намек-трактовка геральдической гарпии как скрытого порока и страстей, и никакими подвигами и святыми делами потомки не смогли смыть этой ошибки.

Маргарет-штрассе – и по сей день одна из самых старых улиц Дюссельдорфа, ведущая в горы, носит имя этой средневековой тётушки. Ей посвящена удивительная по красоте статуя – шедевр нижнерейнской скульптуры: каждый дюйм этого изображения будто светится необыкновенной внутренней красотой и благочестием.

Маргарита фон Равенсберг (графиня Берга и герцогиня Юлиха) – это ожившая Мадонна и замершая в камне верная прислужница и дочь Девы Марии.

Её чело с правильными чертами кроткое и строгое одновременно. Её одежды вовсе не выдают богатейшую наследницу и блистательную графиню, каковой являлась она в действительности, они скрывают хрупкую фигуру и красоту женщины, приближая её к безгрешным идеалам абсолютной красоты.

За что же заслужила Маргарита фон Равенсберг такие почести в веках? Ведь это не она, а её мужественные деды и прадеды воевали в крестовых походах и плели изящные интриги, разжигая огонь Столетней войны, её братья и дядья были канониками, отдавая все силы души праведному делу Святой Церкви, но ни один из них не был удостоен такой долгой славы и памяти потомков.

Маргарита прожила свой век бесцветной жизнью, ничем не примечательной и не запомнившейся, однако, всё равно, помимо своей воли, стала образцом женской благодетели и идеалом средневековой спутницы жизни.

А надо было всего лишь правильно выйти замуж, чтобы герцог Юлиха, её супруг, без войн и кровопролития стал обладателем вначале в 1346-м году графства Равенсберг, а потом в 1348-м и всего Берга тоже. Ведь обескровленная по мужской линии династия Маргариты так и не оправилась после всех феодальных распрей, в которых на протяжении нескольких веков верные Берги всегда стояли на стороне императора, отдавая свои жизни и жизни своих солдат во имя великий идей и вассальных клятв.

А в результате 3 соседние земли объединились – столь редкое явление в эпоху расцвета феодальной раздробленности. Обстоятельства и грамотные быстрые решения правителей Дюссельдорфа 2-й половины 14 века способствовали тому, что город обрёл независимость, стал процветать. И всё это благоденствие началось с одной только удачной свадьбы.

Хотя казалось бы за контроль над торговлей Ганзы с Кёльном (путь пролегал через Берг) должна была разыграться жестокая война…

Не зря на скульптурном изображении в Альтенберге Маргарита и её муж высечены одинаковыми по росту, почти 4-х-метровыми фигурами – они были примерно равны по богатству, титулам и положению в обществе, если не сказать, что графиня была равнее.)))

Интересно, что единственный сын Маргариты и Герхарда так и не унаследовал титул отца, вместо этого он стал графом Равенсберга и первым герцогом Берга (до 1380-го года Берг был графством). Словно судьба вдруг смилостивилась над старинным родом и отдала ему наследника, причитавшегося по закону — отцовской линии Юлихскому дому. Так вышло потому, что на момент смерти Герхарда фон Юлиха его сын Вильгельм был ещё несовершеннолетним, и на долгие 50 лет титул и герцогство Юлих отошли к младшей ветви рода – брату отца, у которого, впрочем, тоже через 2 колена закончились сыновья, и в конечном итоге историческая справедливость и централизация власти на Нижнем Рейне всё-таки произошли, пусть не в 1348-м, так в 1423-м.

Ну а Маргариту фон Равенсберг (графиню Берга и Юлиха) иногда называют святой, или «тётушкой Дюссельдорф», иногда шьют по её надгробию объемные и многослойные исторические костюмы и очень часто приводят в пример как женщину, принесшую мир и благоденствие в неспокойные нижнерейнские земли. Может быть, это пропаганда, может, правда. В любом случае это тот самый пример, когда личность не играет роли в истории, но история играет личностью как шахматной фигурой, используя её жизненный путь в своих интересах.

Ох и Габсбурги! Они такие выдумщики в плане пиара и всего такого пропагандистского, что право-слово и спустя пол-тыщи лет ничего интереснее не придумаешь.
Это было воздействие через живопись на народное создание целой страны, которую они хотели подмять под себя.
Гениальный, куртуазный сюжет про девушку, прорубающую секирой путь к своему возлюбленному. Картина очень популярная в Восточной Европе, легенда, не растерявшая своей ослепительности в веках.

А получилось как? У Лайоша Великого из Анжуйского дома не было сыновей, и он решил поделить наследство между дочками. Старшей Марии отдать Польшу и выдать её замуж за Сигизмунда Люксембургского, таким образом, присоединив кусок владений к Бранденбургу. А младшую Ядвигу он обещал Вильгельму Габсбургу вместе с венгерскими землями. Так что союз Буды и Вены мог возникнуть ещё в 14 веке, но… всегда существует какое-то но…
После смерти Лайоша настало время выхода на политическую сцену польской знати. Им не нравился Сигизмунд, как впрочем, и Вильгельм Габсбург тоже. Одним волевым решением они изменили ход всей европейской истории, притом весьма оригинальным способом. Они объявили королем Дунайского государства Ядвигу, назначили над ней опекунов (читай, регентов из числа наизнатнейших дядьев) и разорвали договор с Габсбургами, выбрав для Ядвиги языческого жениха (ну вы сами знаете кого).

Про чувства 12-летней «королевы-короля» никто, уж конечно, не подумал. А девчонка была в смятении: вместо гламурного, великолепного герцога ей предлагался звероподобный князь Литвы. И не католик даже!!! Да как же так?! Она ведь должна была стать самой блестящей королевой Европы, сиять в драгоценных нарядах и ловить на себе завистливые взгляды всех без исключения представителей высшей знати. По-своему она любила и Вильгельма тоже, он ведь был одного с ней возраста (ему было 15), был обаятелен и образован, читал ей рыцарские стихи, и, что важнее — он был частью паззла о хорошей жизни. И вдруг в мгновение ока, по воле жестокого русина Димитра из Горая всё её будущее счастье рассыпалось на кусочки. Чужая, неведомая, нехристианская Литва! Какое уж земное счастье? Тут бы хоть бы душу свою уберечь в этом краю безбожников!
В момент особо острой фазы душевных переживаний, как утверждает австрийская пропаганда, Ядвига хватает секиру и размахивая ею пытается прорубиться в комнаты Вильгельма в Вивельском замке, чтобы стать его женой по факту и таким образом откосить от Ягайлы. Но расчёт не удался. В действие вмешался ненавистный опекун Димитр, и уговорами заставил её подчиниться уготованной судьбе.
Дальше следует трагическое размышление о неспособности человека противостоять фатуму, но я, пожалуй, его пропущу.
Ядвига вышла за Ягайло, и стала официальной крестительницей Литвы. Её имя одно из немногих женских сохранилось в истории – это ей награда за самопожертвование.

Спустя некоторое время, королева Венгрии, Польши и Литвы умерла при родах. Не выжила и её малышка.
Во время беременности Габсбурги, которые никак не могли смириться с потерей дунайских земель, запустили премерзкий слушок – якобы Ядвига, узнав, что Вильгельм находится на отдыхе в одном из её городов, примчалась туда и изменила мужу в память о первой любви, и что будущий наследник всё равно австрийской крови. Но ничего не вышло, да и дочка Ядвиги не выжила – вот был бы здоровый сын…
Ягайло, оставшись без жены, долго не тужил – женился на её родственнице, тоже королевской крови, да так и не отдал престол конкурирующим организациям, которые в отместку стали распускать слухи и про его вторую жену, и про третью, и про четвертую тоже… На склоне лет у литовского князя в сухом остатке только один ребенок, и та, по иронии судьбы девочка… Ну да ладно.
В конечном итоге Габсбурги всё равно добились своей цели. Австро-Венгерская Империя возникла в начале 19 века, а могла бы в 1385-м, если бы не коварные русины…
А вы ещё спрашиваете, за что нас на генном уровне ненавидят их потомки.)

Оплот, который долго защищался
и где французов алый холм полёг,
в зелёных лапах ныне оказался.
(с) Данте

Что-то нынче потянуло на «Божественную комедию», а точнее на тот маленький фрагментик, посвященный делам итальянских сеньоров Орделаффи в городке под названием Форли. В своём бессмертном произведении Данте не очень-то почтительно отзывается о них. Быть может, потому что исторически власть этой семье никогда не была дарована небом, или императором с высочайшего благословения. Орделаффи хитрили, крутились, старались выбраться наверх всеми возможными способами. А это ведь было так непросто в неспокойных итальянских землях, где все интриговали и воевали против всех. Но начну по порядку.

В 1163-м году некий Пьетро де Орделаффи арендовал монастырь Святого Меркулиалия близь города Форли. Ну то есть как арендовал – платил Папе Римскому определенную мзду раз в год, собранную вообще-то с добропорядочных прихожан-жертвователей. Было ли это честно? Нет, ведь пожертвования предназначались Богу, а не его наместнику на земле. На них монастырь должен был разрастаться, украшаться картинами и скульптурами, а на деле всё, что выше оговоренного оброка, шло в карман предприимчивому Орделаффи-первому, ну а от него – в карманы других арендодателей, сдающих поместья, лавки, поля поблизости. В итоге сложилась несколько парадоксальная ситуация – в конце 12 века огромные участки земли и множество собственности в старинном Форли контролировались этим господином, который по большому счёту никаких имущественных прав на них не имел, но это пока… С течением лет к сеньору привыкли, забыли про то, что он не совсем сеньор, ну и это позволило ему включиться в борьбу за настоящую власть. Южане – они да, плодовитые. Род Орделаффи оброс большим количеством смелых и сильных наследников-племянников-дядьев. Те, кто помладше, да поотчаяней из них по моде того времени сразу шли в кондотьеры и там добивались почестей, таких же, как у настоящих аристократов. Ну а старшее поколение полуоткрыто враждовало с другими коммунами, отчаянно выворачиваясь и юля между папскими и имперскими приказами. Вся сложность для сеньоров Форли состояла в том, что по одним владениям они были вассалами короля, по другим должны были служить папскому престолу – в частности, тот самый монастырь Святого Меркулиалия – знаменитого воина, освободившего эти места не мало-не много от дракона (!!!) накладывал совершенно однозначные обязательства на Орделаффи. Когда же в 14-м веке конфликт между светской и духовной властью обострился, им пришлось выбирать.

В те времена главным в роду был Франческо II – очень храбрый, но не слишком удачливый и дальновидный рыцарь. В юности он выбрал себе в жены сеньорину Марцию Ульбадини – вот у неё-то как раз с расчётливостью всё было прекрасно. С одной стороны это было, конечно, хорошо, потому что в лице Марции Франческо обрёл верного советника, гораздо более опытного в делах политических, чем он сам. С другой – иначе как великой вселенской любовью этот очевидно неправильный выбор спутницы жизни сеньора Форли, которому на роду было написано балансировать на лезвии ножа между гвельфами и гиббелинами, лишь бы только не вписаться в войну на одной из сторон конфликта (а иначе ведь по-любому проигрыш! Какими-то из земель придётся жертвовать), не назовёшь. Марция была внучкой Оттавиано – священника-безбожника, помещенного тем же Данте на 6-й круг ада вместе с Фридрихом II Гогенштауфеном:

Здесь больше тысячи во рву;
И Федерик Второй лёг в яму эту,
И кардинал; лишь этих назову.

Это про него написано.
А ещё ему приписывается фраза: «Если есть душа, то я погубил её ради гибеллинов».
И как католический священник мог такое произнести да ещё в 13-м веке! Вот уж действительно костры инквизиции по нему плакали.
Но вернёмся к его пронырливой внучке. Во всех походах своего безрассудного супруга она принимала участие, во всех политических решениях советовала и направляла. У нас в России такое поведение сочтут слабостью воли мужчины, но мы-то и не знаем мудрости и коварства итальянских женщин – этих истинных дочерей Евы.

Примечательно, что, будучи ещё холостым, Франческо ведь участвовал в походе на Феррару на стороне Иннокентия VI , потерпел поражение, был пленен, а потом освобожден без уплаты выкупа.

А как женился – тут де перебежал на сторону гиббелинов, навлек на себя отлучение от церкви, а потом ещё и крестовый поход!!! И всё из-за женщины, пусть даже очень незаурядной!!!

И действительно, её стратегическому мышлению мог бы позавидовать любой полководец.

В мае 1351-го года в результате каверзной ловушки, придуманной Марцией, был вызволен из западни Людовико Орделаффи (брат Франческо) со всем своим войском. Именно это событие позволило её мужу одержать крупную и неожиданную победу в битве при Давадоле. Но, впрочем, кроме одного лишь анонима Vita di Cola di Rienzo про это событие никто ничего не сообщает, поэтому трудно, спустя столько лет, выяснить детали этой военной операции.

В истории Италии, да и всей готической Европы Марция Орделаффи известна по другому поводу. Она вошла во все средневековые легенды и учебники, как отважная воительница, легендарная Чиа, с мечом, щитом и в ореале развевающихся золотых знамён с зелеными львами отстаивающая во главе войска цитадель города Чезена в 1356-м году. Её муж и отец уже были в плену. Папские крестоносцы под предводительством кардинала Альборноца окружили замок со всех сторон, днём и ночью предпринимали отчаянные попытки взять его силой после того, как «мирные переговоры» не увенчались успехом. К слову, со стороны гвельфов уговаривать дочку сдаться пошёл отец Чии. Но она не дрогнула.
« Мой дорогой супруг Франческо в письме поручил мне заботиться о замке. И я буду его защищать до последней капли крови.»
Да уж, крови в той осаде было предостаточно. Крестоносцы подкатили осадные орудия, обрушили на стены бедной цитадели град из камней и огненных ядер. В итоге крепость загорелась. В панике её защитники стали разбегаться кто куда, но Чиа личным примером беззаветной храбрости остановила многих. В результате чего очередной приступ крестоносцев был отбит.

Однако, положение осажденных всё ухудшалось. Уже и без того на протяжении нескольких последних месяцев они голодали и испытывали нехватку питьевой воды, а теперь ещё и дым, и обрушившаяся часть стены…
Народные легенды гласят, что и по сей день между двух башен вновь отстроенной цитадели на месте, где когда-то были разрушены крепостные стены, появляется призрак мужественной воительницы Чии Орделаффи. 3,5 евро стоит этот аттракцион «Ночь призраков» в Рокка Малатестиана (так теперь называется этот замок).

Вообще же этот миф бережно оберегается и образ женщины, возглавившей героическое сопротивление многократно превосходящим по количеству и силе войскам противника, бережно культивируется, не смотря на то, что в той войне Чиа проиграла.

В 1357-м году Орделаффи потеряли Чезану, в в 1369-м и Форли тоже. Одним словом, удачливой кондотьерсую карьеру Франческо не назовёшь. Зато сохранил жизнь. Мало кому в средние века удавалось прожить 63 года, оставить след в истории, стать примером верной и любви и преданности. Ну а Форли вернулись в зеленые лапы Орделаффи уже в следующем поколении графов.

Ну и вобщем, раз пошла такая петрушка — вот вам следующая история про куртуазную любовь.
В Мюнхенской государственной библиотеке хранится рукопись 13 века «Frauendienst». Я правда её в живую не видела, да и если бы имела счастье лицезреть, то вряд ли бы что-то в ней смогла разобрать, потому что пергамент очень стар, да и неадаптированная латиница, знанием которой мало кто может похвастаться в России 21 века. Данный текст приписывают перу знаменитого поэта-миннезингера и по совместительству тогдашнему главе Штирийской марки Ульриху фон Лихтенштейну, которого так блистательно сыграл в 2001-м году Хит Леджер в фильме «История рыцаря». К слову, взаправдашний герр Ульрих писать не умел и читать тоже, но может диктовал писцу — чем не версия?)

Так вот вернёмся к «Служению даме» — так переводят на русский язык название его стихотворной автобиографии.
В самом раннем отрочестве Ульрих влюбился в знатную фрау. Её имя не называется, но по всему выходит, что это была жена будущего сюзерена фон Лихтенштейна австрийского герцога Леопольда IV Славного. Хоть наш герой и сам был наследником довольно крупного феодального рода, но всё-таки по уровню крутости происхождения явно не дотягивал Баденбергской династии, как впрочем и до византийской принцессы урожденной Феодоры Ангелины. Пришлось идти в пажи, или как это воспето в поэмах — в услужение прекрасной даме. К слову, это давало прекрасную возможность выделиться перед властительным мужем герцогини, но речь сейчас не о карьере и политике, а о любви.
Так вот, будучи юнцом, Ульрих со всем пылом и самоотверженностью добивался взаимности Феодоры, действуя по правилам и моде тогдашнего времени: уловки, отказы, намеки, знаки внимания, соблазны, стихи, но всё было тщетно, она не оставляла ему ни единого шанса для надежды, да ещё и откровенно издевалась над чистыми порывами сильного сердца.
Так, однажды она посмеялась над его верхней губой, которая якобы сильно выпячивалась вперед. В ответ на это пылкий влюбленный тут же пошёл к хирургу (ну или как врач тогда назывался, к цирюльнику?) и чуть ли не силой заставил его отрезать ему полгубы!!! Без наркоза! Грязным ножом! Ульрих не дал себя связать, и во время операции сидел на лавке и терпел боль, без единого звука. Но самое страшное ждало его впереди — ещё полгода губа заживала, лекарь прописал ужасную, дурно-пахнущую мазь, которая постоянно попадала и в еду, и в питье, от одного запаха болотного, заживляющего зелья его тошнило, но как настоящий рыцарь, он всё безропотно сносил: «Тело мое страдало, но сердце было полно счастья». Что тут можно добавить? Идиот!
Ну а византийской принцессе-австрийской герцогине обо всём естественно докладывали приближенные. О, это была одна из самых пикантных, любимых тем при дворе. В итоге общественное мнение настояло — и она согласилась взглянуть на страдальца. И что же вы думаете?! От волнения Ульрих не смог сказать ей ни одного слова при встрече, за что был вновь зло осмеян, да в придачу она ещё и вырвала у него огромный клок волос: «Это тебе за трусость!», и на следующий день в стихах прилюдно обо всём рассказала жаждущей подробностей публике: «Тот, кто мечтает о запретном плоде, изменяет самому себе, » — был её приговор. Большего оскорбления для рыцаря было не возможно представить — трусость, измена себе, невзаимность, хотя по нормам того времени она должна была, можно сказать. обязана была уступить в этом флирте. Но Феодору воспитывали в строгой Византии, ей не были привиты волнующие, чувственные идеалы куртуазии, она считала, что главное — хранить верность мужу, была, по всей видимости, счастлива с ним, ну и за что тут осуждать?
А вот обвиненному во всех смертных грехах Ульриху оставалось только изгнание, хоть и благородно обставленное и доблестное. 307 копий противников сломал на турнирах граф Лихтенштейн по пути из Венеции в Вену — он вызывал на поединок всех достойных его по происхождению рыцарей и не проиграл ни одной схватки. На шлеме его по преданию красовалась богиня любви Венера с золотой стрелой и факелом. И все свои победы он посвящал всё той же холодной, как скала, и недосягаемой герцогине.
Жаль удача не бывает такой же надежной, как тяга к запретному — в одном из поединков графу отрубили мизинец правой руки, и он уже успел раструбить, что во имя прекрасной дамы ему не жалко пальца!.. Как вдруг вновь нашёлся всё тот же гениальный врач, который и пришил отвалившуюся зап.часть на место. И хотя палец сросся криво и некрасиво, всё-таки с ним было определенно лучше, чем без него. Феодора не преминула сострить:
«От надежных людей мне стало известно, что мизинец на месте, и с ним ничего не произошло. Не смейте говорить, что пожертвовали им во имя меня!»
Что собственно в этих словах было неправдой, или необоснованным требованием? Однако, Ульрих отреагировал моментально и остро. В тот же вечер, как только получил записочку от свлей прекрасной дамы, он вскочил на коня, приехал к лучшему своему другу и заставил его отрубить злосчастный мизинец вновь, как будто бедный пальчик был виноват во всех её отказах и его злоключениях.
Ах, ну впрочем, и на этом история несчастного мужика не закончилась. Ещё ведь было переодевание в прокаженного и участие в турнире в женском платье, падение с балкона, когда он пытался влезть к ней по простыням на балкон, а она отпустила свой край, питьё из чаши, где она мыла руки и так до бесконечности…хотя нет, не совсем так…
В 1246-м году Феодора умирает, недоступная, величественная, как мраморная статуя. В его сердце она всегда была такой и в этот скорбный миг, быть может, лишь чуточку более строгой и торжественной, идеальной.

Во время рыцарских турниров Ульрих фон Лихтенштейн, как один из самых сильных воинов на свете, не раз становился предметом обожания всех зрительниц от крестьянок до распорядительниц ристаний, купался в их внимании, но служил верой и любовью только ей — той, которая так и не ответила взаимностью, протомив надеждой долгие 13 лет. В мирской суете Ульрих, конечно, был женат, у него росли законных 4 сына и много незадокументированных бастардов — но это всё от физики, а от любви — только «Frauendienst», да золотой футляр, в котором хранился подаренный Феодоре Ангелине отрубленный мизинец рыцаря, как всего лишь очередной в длинном списке его залогов любви.

Все слышали эту историю,
но мы расскажем её по-другому.

Единственный прижизненный портрет Беренгарии открывает нам темноволосую и черноглазую гордую испанку. А менестрели воспевают её как «изящную и благоразумную», которую очень «ценил и почитал» её муж-король Ричард Львиное сердце…но тем не менее игнорировал, обижал холодностью и оскорблял предпочтением других женщин. Почему?

Этот вопрос нас отсылает к легенде о судьбоносной буре, в которой погибли все королевские корабли, сопровождавшие принцессу Наваррскую по пути её следования к Ричарду, все, кроме одного единственного судна Беренгарии – оно тоже сильно пострадало, но всё-таки сберегло жизни невесты и ещё сестры английского монарха, их свиты и команды – люди очутились на Кипре без еды, воды, средств для починки корабля, сильно потрепанные и удрученные, с дурными предчувствиями, не знающие, что их ждёт впереди.

На острове в то время правил Исаак Комнин, принявший титул Деспота Кипра. Его войска из отъявленных головорезов-наёмников боялись все соседи вокруг, и от этого всеобщего панического страха у узурпатора кружилась голова и притуплялся инстинкт самосохранения.
Узнав, что за птички волею судьбы были выброшены на его берег, Исаак задумал потребовать выкуп с английского короля. То была дурная идея, ведь Ричард вложил всё своё золото и захваченные трофеи на военные нужды Крестового похода в Святую Землю. У него не было ни дуката за душой для выкупа ещё даже не жены, а всего лишь невесты, и сестры, уже вдовствующей и носящей чужую фамилию.
Узнав про выкуп, король даже обрадовался – теперь ведь был формальный повод напасть на Кипр и пополнить за счёт богатеев-торговцев собственные запасы «золотишка на войну».
И дело бы ограничилось одним только грабежом, но в истории завоевание Кипра Ричардом Львиное сердце осталось чёрной страницей неоправданной жестокости: поджигали города, убивали всех, в том числе женщин и детей. Это было совсем не в стиле куртуазного крестоносца, а потому некоторые историки усматривают что-то глубоко личное, нервное, кровоточащее в приказах английского короля. Он мстил жестоко и безжалостно. Как может мстить только обманутый в лучших чувствах человек.
Есть мнение, что, узнав о приближении армии англичан, и что никакого выкупа за прекрасную Беренгарию не будет, Исаак Комнин похитил честь невесты Ричарда. А вы ведь все помните по фильму «Храброе сердце» как болезненно англичане относятся к праву первой ночи.
Была ли там любовь между пленницей и Деспотом, или просто нападение на беззащитную деву – кто теперь скажет, да и спустя столько лет это не важно, ведь никто ничего уже изменить не мог: ни Исаак, которому этот поступок стоил трона и жизни, ни Ричард, оставшийся с королевой, но без жены, ни Беренгария – «изящная, благоразумная» роза, рискнувшая последовать за своим будущим супругом на край земли в полный опасностей и неожиданностей военный поход и ставшая жертвой стихии и человеческого зла.
Ричард Львиное сердце разбил врагов и освободил свою сестру и невесту. Тем временем на Кипр стали стягиваться крестоносцы — измученные в долгих странствиях по Сирийской земле воины – они ехали на свадьбу и явно заслужили хороший пир, который бы сгладил в памяти все перепетии войны и лишений. В то же время на короля давила мать и необходимость мира с сильной Наваррой – родиной Беренгарии.

Что он должен был сделать в такой ситуации? Как мужчина он не мог простить Беренгарию, возможно, даже испытывал к ней отвращение, представляя в объятьях другого, но ведь он сам же не уберег, не смог бы уберечь при всём желании, ведь буря и всё такое… Рок… Как король он должен был выполнить договор с испанцами, а иначе можно было ставить крест на походе, в который столько сил он вложил. Наваррцы уже и тогда были известны традициями вендетты — они бы точно ударили в тыл армии короля.

«В воскресенье 12 мая 1191 года в лимассольской часовне Сент-Джордж капеллан Николас обвенчал Беренгарию Наваррскую и Ричарда Львиное Сердце. По этому случаю невеста надела белое платье, её волосы закрывало белое покрывало. Епископ Жан де Эврё короновал её и назвал королевой Англии.»

Пропаганда заботливо скрыла и растушевала по страницам хроник подробности истории принцессы и деспота.

Однако, настоящей женой королю Беренгария так и не стала, проведя остаток своего века в скитаниях по Европе, молитвах и самобичеваниях. У неё не было детей: вначале муж ждал не родится ли ребенок Комнина, а потом окончательно увлекся войной и другими женщинами. Королеве же оставалось смирение и дружба с Иоанной-сестрой Ричарда Львиное сердце, с которой они вместе пережили кораблекрушение у берегов Кипра и плен. Даже после смерти Ричарда, она не вступала в брак повторно.

Удивительно, как всё-таки играет с нашими желаниями жизнь. Король-рыцарь, король-менестрель больше всего на свете он хотел походить на своего кумира Артура. Но любовь Артура к Гвинневре победила неверность королевы, а в реальном, человеческом мире Ричард не смог переступить через несчастье, в котором Беренгария была в общем-то не виновата. Может быть, это потому, что Ричард, в отличие от Артура, не знал, чем кончится глава?

Только старость принесла этой честной и сильной женщине прощение – всё своё нерастраченное тепло она обратила на строительство цистерианского аббатства в Ле Мэн , где и нашла свой вечный покой.

Представляем Вам ещё одно уникальное надгробие из Базеля. На нём изображена королева Анна — жена императора Рудольфа Габсбурга — и её маленький сын Карл. Для Швейцарии случай беспрецендентный: мало того, что женщина, так ещё и вдвоём с ребенком на 1 плите!

Если коснуться истории вопроса, а точнее причин, по которым в конце 13 века Габсбурги «вложились» в установку этого мемориала, то они очень просты – пропаганда и завоевание дополнительного «политического веса» в северо-швейцарских землях. Королева Анна позиционировалась чуть ли не как «прародительница нации» — в смысле австрийской и заодно и швейцарской, наверное, тоже. Именно поэтому её склеп обустроили с таким вкусом, скрупулезностью и вниманием к деталям. Анна и Карл покоятся в уютном зале под цветным витражом удивительной красоты на тумбе, украшенной гербами: империи (орёл), Штирии (пантера) и Габсбургов (полоски).

Её плечи надежно обнимает тёплый плащ, закрепленный на плечах с помощью плащевой застёжки (такой, как делает мастерская Дофина) и дополнительно большой аграфы в форме ромбика.
Её головной убор имеет много слоёв: одно покрывало закрывает шею, подбородок и часть щек, второе – волосы (примечательно, что оно довольно короткое, мы видим его оборки, не доходящие до плеч). Сверху на голову надет обруч/корона. Всё в стиле конца 13-начала 14 веков.

Платье королевы Анны рассмотреть трудно в силу традиции скульпторов 13-14 века изображать женские фигуры, укутанные в плащ (вероятно, это связано с тем, что складки плаща вырезать из камня умели, а вот передать крой и форму платья – это было под силу только очень талантливым и рисковым художникам, потому что отличалось от стандартного набора навыков). И всё же некоторые характерные особенности удаётся рассмотреть:

• — во-первых, «высокое горлышко». Мы привыкли видеть на итальянских платьях глубокие декольте. Так вот здесь это не подходит. Во всяком случае у дам с высоким социальным статусом, изображенных на надгробиях, вырезы платьев достаточно скромные. С другой стороны — это ведь последний наряд королевы, в нём она предстанет перед Богом, ангелами и святошами — негоже в такой ситуации надевать развратные одежки, да и по возрасту не положено — всё-таки она умерла в 58.
• — во-вторых, «простые рукава» — не куполообразные, не зауженные, без манжет, пуговиц и шнуровок. И это у королевы!!! Что уж говорить про всех остальных?
• — в-третьих, колечко на указательном пальце! Ура!

Удивительно всё-таки, как бывает – в жизни этой женщины не было ничего примечательного, кроме 14 детей (8 девочек и 6 мальчиков) – всё абсолютно спокойно и предсказуемо, без нервов, суеты и так почти до 6 десятков годов. Единственный занимательный факт – это смена имени – вообще-то «королевой Анной фон Габсбург» её стали называть после довольно позднего по меркам средневековья замужества (28 лет), а родилась на свет Божий она Гертрудой фон Хохенберг. Но, видимо, имя Анна её мужу и подданным больше нравилось – хорошо, хоть не Балалайкой назвали.))) Если серьезно — ну кто бы Габсбургов уважал, если бы их «прародительницей» была Гертруда? Имя-то не династическое, не модное, больше подходит для служанки, а не для королевы. У всех их политических соперников сплошь были одни Маргариты, Агнессы и Анечки.

А вот после смерти начались настоящие приключения этой женщины. Не прошло и 80 лет. Её останки потревожили 1-й раз – перевозили после землетрясения в более безопасное место. В 1510-м году могилу вскрыли вновь – на этот раз чтобы извлечь ожерелье (или аграфу, изображенную на плите — тут источники расходятся во мнениях, но что-то с трудом верится, чтобы в 13 веке в Европе носили бусики), кольцо и корону, которые зачем-то (видимо, из большой любви и преданности) похоронили вместе с ней. Ещё через 65 лет выискался один учёный, который целую научную теорию подогнал по поводу происхождения знаменитой франко-германской королевы не из Швабских земель, а совершенно из других – даже диссертацию защитил, приводя массу исторических документов, договоров, касающихся её приданного и земель (благо женщин с именем Анна было множество и любая из них могла быть идентифицирована как Анна фон Габсбург с одинаковой степенью исторической достоверности), но, правда, впоследствии всё-таки его доводы были разбиты в пух и прах. Видимо, Гертруда (Анна) родом всё-таки из Швабии, хотя какая разница?)))
В 18 веке останки Анны перезахоронялись ещё дважды. В итоге – толи перепутали что-то, толи так и задумано было, но в предпоследний раз, в 1770-м году, кроме королевы и её младшенького сына Карла в могиле были обнаружены кости ещё одного её сына Хартмана. Вобщем, жесть.

Последний раз косточки королевы перенесли в монастырь св.Павла в Каринтии, ну а надгробие так и осталось, как было, в Базеле.
И теперь вот, в 21-м веке бедную Гертруду-Анну никак не могут оставить в покое – на этот раз реконструкторы. Ещё бы – ведь так мало источников на женский швейцарский костюм.))) А тут надгробие, ещё и на  нужной территории. Хотя и тут ведь есть подвох, ведь Базель вошёл в состав Швейцарского союза только в 1501-м году.

Читайте также:
— Про бабушку Барбароссы
— истоки могущества Габсбургов
— Про аграфы

История учит нас покруче любого психолога тому, что любовь зла, пути Господни неисповедимы, а самые волшебные сказки…лучше бы они и не сбывались вовсе.

В некотором царстве-в некотором государстве жила-была принцесса Маргарита фон Гогенштауфен, да не простая, а самая красивая, знатная и завидная невеста Империи. Её руки добивались все влиятельные феодалы 13-го века, но отец выбрал ландграфа Тюрингии Альбрехта. Жених был вдвое старше и опытнее юной девушки, высок, статен, невероятно обаятелен – он очень быстро покорил сердце Маргариты, и жили они … впрочем, конец у этой сказочки совсем не сказочный.

В этой сложной игре под названием «жизнь» для счастья оказалось недостаточным иметь просто хороший стартовый расклад. И хотя с точки зрения средневековой жены всё у Маргариты складывалось отлично – пятеро здоровых детей, дом – полная чаша, живи, да радуйся! Её женская судьба оказалась банальной и неудачливой – муж завёл любовницу, и не потому, что она что-то сделала не правильно, просто так было предначертано судьбой.

Кундигунда фон Айзенберг была полной противоположностью сиятельной дочери Императора. Маленькая, со спутанными каштановыми волосами, связанными в тугой пучок на затылке, с тёмными глазами и смуглым лицом – невзрачная и неизящная, она была немыслимо далека от идеалов красоты куртуазной эпохи. У неё не было богатства, не было крутых родственников, да и титул «фон Айзенберг» — мягко говоря, звучал очень сомнительно, ведь ни до, ни после Кунигунды его никто не носил, а сам Айзенберг в 14-м веке был крошечной деревушкой на территории Тюрингии – владений её любовника. Кстати даже её древнее, варварское и уж точно не модное в кругах аристократов имя косвенно говорит о неблагородном происхождении этой своеобразной коварной соблазнительницы.

Она была как минимум на 10 лет старше законной жены Альбрехта. Есть мнение даже, что они когда-то росли и воспитывались вместе с князем: он – один из самых перспективных и блистательных наследников Германии, которому даже сам Император дал в руки все карты для возвышения рода на небывалые высоты, и она – самая обыкновенная девчушка, без гордости, понтов, надежд на светлое будущее. Говорят, что детские привязанности – самые сильные. Наверное, по всякому бывает, но всё равно до того несуразным, невероятным казался этот союз – в общем, это история про средневековую Катю Пушкареву.

При всех недостатках, разумеется, у Кунигунды были и свои женские достоинства: в первую очередь, ум – не такой возвышенный и утонченный, захламленный разной куртуазной чепухой, как у Маргариты Гогенштауфен, но живой, вернее, житейский. Во-вторых, она была очень покладистой, чего уж точно нельзя было сказать о капризной дочке императора. Тихая, словно серая мышка, сговорчивая и мягкая, и будто бы не имеющая собственного мнения, она казалась лишь бледной тенью властительного Альбрехта. Она обволакивала, и успокаивала, и умела совладать с приступами его гнева, она лечила душу возлюбленного и помогала ему двигаться вперед, незаметно так и ненавящево направляла, как это частенько бывает с истинными дочерьми Германии.

Свою роль сыграл, безусловно, и тот факт, что к моменту новой судьбоносной встречи с Кунигундой на одном из сельких праздников в Айзенберге, Альбрехту было 40, но он по-прежнему оставался всего лишь перспективным наследником жадного отца и мужем перспективной жены. Была в его жизни некая неудовлетворенность амбиций и желание, наконец, начать принимать самостоятельные решения, которые бы не диктовались нуждами «большой» политической, феодальной игры. Осточертело ждать будущего, смотреть, как дни утекают сквозь пальцы, хотелось жить здесь и сейчас. И в этом контексте его увлечение неподходящей по статусу женщиной выглядит более логичным и обоснованным. Оно было вызовом, знаком протеста. И, конечно, самым разумным со стороны отца Альбрехта разрешить сыну поиграть во взрослого, отпустить ситуацию, но он этого не сделал. Вместо этого в адрес непокорного сына посыпался град упреков, приказов и повелений, подкрепленных угрозами военного вмешательства в общем-то в личную жизнь взрослого человека. Альбрехт отреагировал мгновенно, вспылив и напав первым на деревни и ополчение отца. Началась позорная война между родственниками, от которой больше всех, конечно, страдали бедные крестьяне, подвергаемые грабежам и поборам с обеих сторон.

Генрих не преминул пожаловаться тестю – и теперь уже сам император вступился за честь обманутой дочери…вернее, хотел вмешаться, но отвлекся на внутренние разборки в своём бурлящем домашнем феоде, лишних военных ресурсов у него на этот счёт не было, да и кому бы он доверил войско, тут ведь все видные деятели были его потенциальными конкурентами, не говоря уже о том, что, ввяжись Генрих в очередную междуусобную заварушку – и будут одни растраты и никакой прибыли!

Однако, общество – этот извечный манипулятор, влезающий не в своё дело, осуждало Альбрехта. И скоро за ним закрепилось прозвище, под которым он остался в веках – Негодный.

Как это обычно бывает, преграды, чинимые родственниками и всем белым светом, только сильнее сблизили Кундигунду и Альбрехта, теперь они были не просто любовниками, а командой, воевавшей против всех. Ситуацию усугубило рождение сына Апица. Теперь «серой мышке» было за кого бояться и сражаться. Ну а перед влиятельными феодалами нависла угроза передачи власти не законным, правильным по сути и по крови наследникам, а бастарду, нажитому от простой девки. Тем более, что Альбрехт уже во всеуслышание это заявлял!

События развивались с такой быстротой, что уже очень скоро весь гнев Альбрехта за не слишком удачную войну против отца и брата обрушился на бедную Маргариту, и в нём он был беспощаден – бил так, как не бьют ни одну портовую проститутку. В слезах и истерике Маргарита пыталась спрятаться от разбушевавшегося деспота за своих сыновей, но всё было тщетно. Тогда, обезумев от ужаса, она укусила за шею своего старшего сына Фридриха, что было мочи – кровь захлестала из его шеи, и только это ужасное проявление сумасшествия смогло остановить Альбрехта, который бы точно забил бы её до смерти. Рану молодому Фридриху перевязали, и она потихоньку стала заживать, но шрамы остались навсегда, и в историю старший сын Маргариты и Альбрехта вошёл как Фридрих Укушенный.

Когда семейная распря закончилась, постаревшая на миллион лет за одну ночь принцесса глубоко призадумалась – фактически оставаясь с мужем, она делалась его заложницей, и не факт, что подобный кошмар не повторится. Нужно было бежать, причем, быстро. И ей это удалось. В замке Вартбург она нашла своё временное пристанище, и уже из-за крепких стен каменной цитадели теперь вела интриги, впрочем, недолго, в 1270-м году, так и не оправившись от эмоционального потрясения и предательства самого близкого человека, Маргарита умерла, освободив дорогу Кунигунде, которая в тот же год сочеталась браком с ландграфом Тюрингии.

Ну а Кундигунда и Альбрехт зажили в её бывшем замке. Кончилась эра подполья! Начиналась эйфория от обретенной свободы! Граф наряжал свою бывшую любовницу в самые красивые шелка, осыпал подарками тем больше, чем сильнее она от них отказывалась, хвастался перед соседями и приглашал с собой на охоту, пиры, даже в походы брал. В какой-то степени Кундигунда была олицетворением его мужской гордости и независимости. А когда родилась дочка Елизавета, названная так в честь святой покровительницы Тюрингии, так похожая на своего офигительно-красивого отца, Альбрехт ну просто с ума сошёл.

Дело в том, что все его дети от первого брака унаследовали внешность Гогенштауфенов, словно назло стараясь напомнить бедному Альбрехту, что в первую очередь они – сыновья Империи, а он для них – только придаток, атрибут, ну или я не знаю, какое ещё обидное слово подобрать.

После рождения дочери, наконец, как 2 капли воды похожей на самого графа Тюрингии, он окончательно принял решение передать все свои владения сыну Кунигунды. Конечно, именно её все обвинили в этом решении – мол, пилила, влияла, хитрила, но ведь решение принял Он, и следовательно, вся ответственность за него лежит на Альбрехте.
Одного не учёл князь – сыновья его первой, несправедливо обиженной жены ведь к этому времени уже подросли, и оперились, и жаждали отмщения за жестокое обращение отца с материю, да и законного своего наследства лишаться не хотелось. Вот им-то, собственным внукам-то, император и доверил вести в бой войска.

Снова началась кровавая распря. В этот раз Альбрехту совсем не везло – молодой Фридрих Укушенный разбил его наголову, навязал мир на позорных условиях, да и отпустил, как побитую собаку – ну не убивать же своего отца?

Вернувшись из плена, Альбрехт кинулся побыстрому продавать свои земли – лишь бы они не достались ненавистному сыну. Из-за этого опять началась  война. И, конечно, скептики скажут, что это время было такое — везде царил хаос и междуусобица. А романтики лишь глубоко вздохнут, ведь не каждый мужчина сможет воевать против отца, брата, сына и тестя, ради того, чтобы быть с любимой женщиной. И не каждая женщина заслуживает этого.
Кунигунда умерла в возрасте 41 года, её сыну так ничего и не досталось. Альбрехт пытался её забыть, женившись на молодой, но ничего не вышло. Ну а следующим главой Мейсенского дома стал Фридрих Укушенный, как того и требовала справедливость и традиция.

Время, как известно, немилосердно ко всем нам – вначале оно покрывает глубокими морщинами лицо, потом превращает кожу в пыль и, словно трудолюбивая хозяйка, в конце концов стирает её, не оставив и следа. Так происходит всегда за редким исключением…

Хильдегарда Эгидхаймская, бабушка Барбароссы и одна из первых известных женщин рода Гогенштауфенов, умерла от чумы где-то в 3-ей четверти 11 века. Её тело было засыпано известью, которая должна была разъесть кости до основания, и строительным раствором, накрепко укрывшим женщину вместе со всеми ужасными бактериями, убившими её.

Однако, по странной прихоти судьбы вместо того, чтобы стереть её с лица земли, время увековечило Хильдегарду очень экзотичным образом – известь и раствор, упав на лицо покойницы, образовали посмертную маску, лучше самого искусного художника передавшую каждую черту лица красавицы, каждую точечку.

Эта удивительная маска была обнаружена археологами в районе монастыря Святой Фе Аженской в Селесте, где издревле хоронили старейших представителей рода Гогенштауфенов.
Кстати монастырь этот основала именно Хильдегарда. В то время в Эльзасе было невероятно модно почитать святую мученицу Фе, которая была обезглавлена в 303-м году в возрасте 13 лет из-за того, что была ревностной христианкой, хоть и из очень богатой, знатной и могущественной римско-гальской семьи Ажена. В 9-м веке один из монахов украл мощи святой Фе и привез их из Италии во Францию.

А так как реликвий в регионе было совсем мало, это стало настоящей удачей для поломников, ведь теперь не нужно было идти небезопасными тропами в неведомые края, чтобы попросить чего-то у Бога. В Шлеттштадт (Селесту) потекли толпы верующих, оживилась торговля, давшая толчок развитию всего региона. Так что Фе оказалась действительно вятой покровительницей этого городка, кстати, как и многих других, ведь сейчас в честь неё названы самые романтичные и красивые уголки планеты – Санта-Фе (США), Санта-Фе-де-Багота (Колумбия), Санта Фе де ля Вера Крус (Аргентина), не говоря уже про множество поселений в Чили, Боливии и других странах.