Где та тонкая грань, что отделяет порок от добродетели? И возможно ли по ней пройти вне зависимости от обстоятельств, приготовленных тебе судьбой?
Сегодня я расскажу вам про двух королев. Одна жила в 11 веке в Германии, трижды выходила замуж, каждому из своих мужей дарила не менее 2-х детей и при этом считалась благопристойной, богоугодной женщиной. Другая — в 16 веке во Франции, любила за всю свою долгую жизнь только одного мужчину и после его смерти до конца своих дней носила траур, за что даже стала именоваться «Чёрной королевой», историческая память о ней нелестная, эта женщина считается воплощением зла и всех возможных грехов.
Вы, конечно, уже узнали Гизеллу Швабскую и Екатерину Медичи. Обе королевы обладали большим могуществом и были его заложницами. Им предстояло бороться за наследство и единство страны.

Гизела была дочерью герцога Швабии и принцессы Бургундии. Знатность зашкаливает. В женихи можно выбрать любого. И тем больше оснований предполагать, что первый брак с Бруно Брауншвейгским был, как говорится, по любви. Наверное, это был какой-нибудь весёлый пир, слёт околоимператорской свиты-немецких князей, свечи, жаренная дичь, менестрели и легкое злоупотребление вином… Иначе трудно объяснить, почему Герман II отдал свою единственную дочь владельцу двух небольших поместий Дерлингау и Нордтюрингау, который и графом-то толком не именовался до женитьбе на знатной невесте.
«Саксонский анналист», тем не менее, благосклонен к Бруно I -основателю Брауншвейгской марки. Применяя некое подобие исторического анализа летописец предполагает, что Бруно был потомком династии Людольфингов и имел родство с герцогами Саксонии. Старая варварская кровь, жажда славы и наживы, гнала его в Силезию в самое пекло конфликта между королями Польши Мешко I и Чехии Болеслава II, где он ничего, кроме врагов не нажил, да так и погиб от руки одного из них — чешского рыцаря Мило Амменсбена, оставив Гизеллу с тремя детьми и большими территориями без защитника.

Так долго не могло продолжаться, всё-таки Гизелла имела слишком влиятельных родственников и высокий социальный статус. Ей выдали другого мужа, на этот раз не спрашивая согласия. Дело было в том, что набиравшая силу в Европе феодальная раздробленность требовала контрмер, реакцией на раздел лёнов и земель было объединение территорий посредством браков, укрепления династий. В то время по соседству с Швабией набирала силу первая австрийская династия Бабенбергов — многочисленные (по средневековым меркам), воинственные, самодостаточные, они могли нести потенциальную угрозу для Германа II, и угроза была устранена посредством династического брака, в результате которого дети Конрадинов и Бабенбергов гарантировано оставались у власти практически всей Германии (имеются в виду Швабские, Австрийские, а если прибавить ещё Брауншвейгские и Итальянские земли (оставшиеся Гизелле от первого короткого брака — то вообще получится самое большое территориальное образование). Вторым мужем Гизеллы стал Эрнст, принявший титул жены — Эрнст I Швабский-младший сын Леопольда Бабенберга. Это произошло в 1012-м году, спустя 2 года после того, как наследникШвабского герцога Герман III умер в возрасте 9 лет.
Вот так жизнь разложила карты, что и невеста с тремя детьми стала важнейшей целью и средством для узаконивания и укрепления власти.

Всё получилось! Выдохнул! Двое здоровых пацанов! Гизелла оказалась не только знатной, богатой и красивой, но и, не теряя времени, подарила Эрнсту 2-х сыновей. Живи, да радуйся.
Нет. Так не будет. История круче запутывает сюжет. Несчастный случай на охоте, не осторожно пущенная стрела, падение с лошади, дремучие алеманские дебри…и наш везунчик-счастливчик, уже вообразивший себя германским королем, или даже римским императором в перспективе 3-5 лет, погибает.
Гизелла теперь дважды вдова, 5 детей на руках… И 3-й жених, ну безусловно, он мне нравится больше всех , просто не чета остальным!

Его звали Конрад, и он, наконец-то, был старше Гизеллы в отличие от её предыдущих мужей. Он тоже знал её хорошо с детства, ну потому что Франкония и Швабия граничат друг с другом. Он не мог жениться на Гизелле, потому что был её родственником в 8-м колене. Ни в одной из существующих Вселенных Герман II дал бы согласия на этот брак своей дочери, потому что он означал бы прямое усиление в политическом плане богатейшей Франконии-главного конкурента Швабии за доминирование в регионе.
Но вся прелесть Салической династии, к которой и принадлежал наш Конрад, в том, что её представители никогда особенно не спрашивали разрешения ни в вопросах войны, ни в любви, ни в делах семейнх. Их часто наказывали за это: они знавали горький вкус поражений, их отлучали от церкви и грозили вечными муками бессмертной души. По фигу! Эти если упрутся, их не страшат никакие кары и возможные потери.
Конрад II просто взял и выкрал Гизеллу, забрал то, чего он, по его мнению заслуживал и был достоин. Все вокруг думали иначе. А он взял и сделал. Увёз далеко. В своих землях нашёл католического священника, совершившего обряд. Заточил её в высокий терем, где она благополучно родила ему наследника и ещё 2-х дочерей. 25 лет продлился этот брак. Никогда ни до, ни после Конрад II не жалел и не раскаивался в своём по большому счёту бандитском поступке. У него, как у мужчины, на первом месте всегда была война, сложная и многогранная система управления Римской империей, и где-то на задворках семья, в которой он находил успокоение, и каждый раз, когда видел состарившуюся уже Гизеллу — мать 8 могущественных князей и княгинь, я думаю, он чувствовал всё тот же тёплый отблеск победы своей воли над всеми остальными, как в свою первую брачную ночь где-то на границе Франконии и Швабии. Быть может, именно с этого чрезвычайно преступного и романтичного поступка и начался его путь ко всем остальным регалиям и коронам Германии, Италии, Бургундии и Священной Римской Империи.
Конрад умер в 1039-м году, Гизелла — в 1043-м, они похоронены вместе в кафедральном соборе в Шпайере. Вот такая витиеватая судьба. Гизелла на много лет стала образцом и недостижимым идеалом женщины — её изображение писали на шпалерах, ткали на гобеленах, рисовали на фресках в соборах и замках по всей необъятной империи, везде её сччитали именно своей королевой, будто не помня, что соседи могут сказать то же самое. В чём феномен такого поклонения? В знатности? В том, что плыла по течению? В чём вообще заключается счастье женской судьбы?
Её дети выросли достойными людьми — сыновья были достоточно свирепы, чтобы быть уважаемыми, дочери- верными и любимыми.

Екатерине Медичи так не повезло. Её судьба трудна и полна противоречий. Один мужчина на всю жизнь. 9, а нет…11 (если считать рожденных мертвыми близняшек) детей за 10 лет брака. Постоянная борьба, интриги и расстройства. Каждый получает именно то, чего хочет. Наверное, ей было интересно страдать, бороться, побеждать, и ради этих мгновений она не жалела ни денег, ни сил.

Вроде бы она была ярой католичкой, и в то же время её грехи были намного тяжелее, чем у не столь щепетильной в любовных делах Гизеллы. Медичи была много богаче и красивее (особенно если судить по платьям), но Гизелле досталось больше и славы, и любви. Может всё дело именно в знатности рода? Но ведь обе были по материнской линии — французских королевских кровей. Не знаю, не хочу думать, что судьба реально зависит оттого, добрый ты человек, или нет, совершаешь ли дурные поступки, или благочестив. Быть может все земные деяниям обеих королев имели своей конечной целью всего лишь написание этого очерка на блоге — замыслы Вселенной не постижимы, увы.
Хорошего вечера!

Замурованный в стенах Альтенбурга поваренок знал, быть может, единственный на всем белом свете всю правду об этом похищении, но его ведь не допросишь и не вернешь…
Англо-саксонская версия, где-то пылящаяся на дне сундука истории и изредка выглядывающая из него в облике картины 18 века, гласит о вероломном рыцаре Кунце фон Кауффунгене-невером друге, задумавшем месть своему сюзерену за то, что тот втянул его в неудачную военную авантюру, не принесшую ни славы, ни земель, ни богатства. Кунц со своими друзьями долго следили за принцами и выкрали их из альтенбургского замка. Эрнста держали в пещере, а Альбрехта в одном из селений заговорщиков. Вся Тюрингия поднялась на поиски наследников курфюрста. Конечно, киддснеперов нашли и освободили будущих родоначальников Альбертинской и Эрнестинской ветвей Веттинов практически без боя, но…
Вот что меня смущает в этой детективной истории:

Во-первых, возраст принцев: 12 и 14 лет- по-средневековым меркам почти мужчины и вдруг такая покорность похитителям…

Во-вторых, выгода сторон: по всему получалось, что дядюшка Кунц был действительно потерпевшей стороной. Его ведь ещё и казнили по итогу. А он хотел всего лишь соблюдения уговора о земле в обмен на службу…

В-третьих, поразительная уживчивость будущих соправителей Саксонии, нетипичная для Германии.

Возможно ли, что именно в этом эпизоде истории сокрыт заговор старшего брата против отца и младшего? Что рыцарь Кунц был соучастником и организатором, а когда план провалился, стал жертвой во имя престижа династии? Тогда понятно, для чего было избавляться от свидетеля-поваренка и шикоро рекламировать «правильную» версию посредством заказа народного эпоса.

Впрочем, это лишь предположение в ряде других: от попытки свержения Веттинов до инсценировки во время охоты с целью отобрать владения Кауффунгена, дабы хоть как-то компенсировать неудачный поход.

Это очень по-саксонски — ослабить, чтобы добить. Соль и сила династии в её безжалостности, и сколько бы сыновей она не жертвовалаво служение Христу, сколько бы соборов и золотых крестов не создавала-всё мало, всё зло и томление духа.

Ну и завершим повествование о Восточно-Фризском графстве рассказом про старость аббата Райнера. Он управлял монастырем Растеде более 30 лет с 1401 по 1437-й года и был любим всеми фризами за то, «что он бесчисленное число раз был посылаем верхом, чтобы добиваться договоренностей, и потому что его усилия имели успех.»

Так вот у него был один изъян — была жена, а вторым он обзавелся уже на склоне своих лет: «он завёл отношения с некоей Адельхайд (Adelheid), с которой также и монахи обходились весьма доверительно. В южном крыле монастыря у него жила дочь по имени Беата (Beate), произведшая на свет многих детей. Об этой распутной дочери, имевшей ребёнка от сына сестры своего отца Герхарда Коренгеля (Gerhard Korengel) будет ещё рассказано в дальнейшем.»

В дальнейшем про Беату в Растедской хронике не упоминается. Но впрочем и сказанного достаточно для того, чтобы довести искусные намёки автора хроники до настоящего порно-фильма.
>

Растедская хроника была напечатана в 1688 году на основании копии оригинальной рукописи, хранящейся в библиотеке графа Антона Гюнтера Ольденбургского (ныне утраченной).
Она представляет собой жизнеописание аббатов бенедиктинского монастыря Растеде в период с 1059 по 1477 года.
А так как никакое жизнеописание не возможно без контекста происходящих вокруг политических и военных событий, Растедская рукопись — настоящая кладезь информации о специфике саксонской междуусобицы. Так, например, хроника спокойно, без эмоций и ярлыков, рассказывает о поджогах деревень, разорении мельниц и даже церквей, но стоит только какому-нибудь знатному отпрыску реально погибнуть на поле боя, сразу же доселе нейтральный убийца превращается в персону нон-грата, отношение аббатов к нему становится резко отрицательным, холодным, высокомерным и пренебрежительным.
С теми же воинственными фризами растедские монахи дружили, жили в одном социуме, но как только один из атаманов возвышался за счет локальной победы над другим — всё, резко вступали в дело силы противодействия, фигура вождя очернялась. Складывается впечатление, что церковь вобщем-то устраивали междуусобные распри, в некоторых из них она видела даже «справедливое возмездие» и «право на реванш«, не выходящие за границы мировоззрения среднестатистического жителя северных земель. Никаких укоров, призывов к миру нет. Есть только косвенное вмешательство с целью недопустить централизацию земель вокруг одного местного правителя.

Мы расскажем вам про клан Кенесна. Впервые в исторических документах он упоминается в 1309-м году. Эта семья жила в небольшом поместье в Брокмерланде, была уважаема, о чем свидетельствует то, что её представителей всегда приглашали в Эмден в числе 3-х консулов Нордерландии для обсуждения обще-фризских вопросов на своего рода сход — традиция, сохранившаяся в здешних землях с темных языческих времен. Сами по себе Том-Броки (так ещё их именовали соседи) были весьма воинственными людьми, учили своих сыновей с младенчества военной науке в итальянских походах, враждовали с Вимкенами и епископами, и поступательно, целенаправленно всё расширяли и увеличивали свои владения. Судя по всему, он свято верили в рыцарскую идею, гордились своими посвящениями и клятвами верности имперским герцогам, ну и естественно такая преданность на свободолюбивых, неспокойных и удаленных рубежах империи не могла не цениться. Том-Броки были наделены правом осуществлять судебную власть во вверенных им территориях, собирать налоги, должны были нести и соблюдать принципы, изложенные в «Саксонских зерцалах» — старейшем правовом своде Германии. Проблема была лишь в том, что Фрисландия никогда особенно не считала себя Германией. Фризы внимательно наблюдали за тем, как саксонские феодалы напирают со своими ценностями, и хотя основное направление «драг нах остена» было в противоположной стороне, на глазах крупица за крупицей таяла их вольница.

Терпение кончилось, когда ольденбургская дочка Ингеборг вышла замуж за Отто Том-Брока и стала принципиально транжирить налоги на установку надгробных досок своим родителям, дарить позолоченные кубки и шёлковые тоги аббатству Растеде в то время, как народ жил в нищите и был обираем её супругом-вроде бы «своим», но уже зараженным саксонской зависисмостью.

Говорили, что Том-Броки заложили земли Ольденбургам, попросту говоря, продали не своё, а общественное.

Началось народное вяло-текущее сопротивление: разбои, поджоги, редкие вооруженные столкновения, в выигрыше оказывалась то одна, то другая сторона. И можно бы назвать Фокко Укена предводителем крестьянских отрядов, но ведь фризы толком и не были крестьянами, уж скорее, пиратами и лихими разбойничками.

Всё решилось в день святых Симона и Иуды 28 октября у окрестностях Мариенхафе (откуда кстати был родом легендарный Клаус Штёртебекер, чьё тело без головы прошло столько шагов, сколько нужно было, чтобы спасти команду виталийских братьев). Отто Том-Брок во главе небольшого отряда воинов столкнулся с Фокко Укеном и его головорезами. Сражение навряд ли было очень продолжительным. В результате Том-Бок был пленен и заточен в тюрьму, где, спустя 4 года и скончался, не оставив наследников.

Но у него оставалась сестра, а у неё был сын — подрастающий Ульрих Кирксен — первая грапия и убийца Укена. Племяннику удалось то, что не смог сделать дядя — юридическое оформление саксонской колонизации фризских земель. Было создано Восточно-Фризское графство, расширенное и укрепленное за счет браков с угасающими старыми династиями, признаваемое по всей Империи и ставшее надежным оплотом цивилизации и католичества на севере Европы.

Стали возводиться замки — удивительные примеры кирпичной готики, дошедшие до наших дней. Расширялись торговые связи. Было много ещё чего полезного. Но впрочем главное злодеяние против свободы своей страны всё-таки простить ни Том-Броку, ни Ульриху Кирксену нельзя. Их клан прогнулся под более сильных, богатых иноземцев. В исторической перспективе это принесло много дивидентов самой семье, решение было практичным, прогрессивным, но уж очень непатриотичным, неблагородным.

Полтысячи лет минуло с тех дней, когда здесь возвышались многоуровневые башни, осадные рвы и другие оборонительные сооружения родового гнезда Фокко Укена. В веке 21-м на месте его дома поселились совсем другие обитатели — кроты.

С неменьшим усердием земляные жители начали строить и расчищать коридоры своих жилищ — на поверхность из их нор полетел щебень, осколки песчанника, столь популярного строительного материала высокого средневекья, прочие фрагменты замка. Наблюдательные местные жители Нордена стали свидетелями этого кротового открытия. Так и вышло, что гнездо гарпии, о котором вскользь упоминали Растедская и другие средневековые хроники, отыскали слепые животные. Размеры фасада каменного замка — 70 на 20 м. Достаточно просторный двор, чтобы в случае осады спасти за стенами Норденской цитадели Укена и крестьян, и воинов, и слуг со всем беспокойным скотом и хозяйством. Оборонительные качества замка предполагают, что даже длительная осада крепости была бы не страшна её обитателям. И всё же примерно с 1421-го года Фокко Укен переносит свою резиденцию в Лер подальше от «диких полей», на которых он воевал с Вимкенами, Броками и так далее. Далее и без того туманнная история Норденских украплений Укена становится ещё олее не ясной. По всей видимости, имение приходит в запустиние, подвергается грабежам и пожарам. Его прекращают защищать. Совсем другие животрепещущие цели у воинственного атамана фризов на севере и востоке. Примерно с 1424-го Фокко начинает одно-за-одним проигрывать сражения. Ещё бы, ведь против него теперь уже не только соседи, но и богатенькое духовенство, а свои золотые запасы фриз потратил на новый замок в Лере вместо армии. И вот уже в следующем поколении отдаленно и неточно говорят о том, что род произошёл из Нордена, про фамильное гнездо никто не вспоминает.
//На фото йеверский замок-ровестник имения Укена, достроенный позднее//

Это тем более удивительно, если вспомнить, что вообще-то замок имел ров, крепкие стены и был оборонительным укреплением, важным опорным пунктом в тылах восточно-фризских земель, он должен был быть отмечен на картах саксонских, ольденбургских грабителей. И всё-таки его на них нет, лишь скользкие упоминания без конкретики. Разгадка, вероятно, таится в климатических особенностях и описаниях стихийных бедствий, настигающих Фризию в 13-14 веках.

//Одежды фризов 13 века из музея Эмдена//

Ведь Норден — совсем близко к морю, отсюда хорошо уходить на морские рейды, но в случае прихода большой воды замок мог быть затоплен, отрезан от цивилизации. А Лер — несколько в глубине материка, здесь безопаснее.
Современные дамбы и насыпные бухты обезопасили на время древний Норден.

//Корабли фризов//
Бладаря им, удалось воскресить историю родового гнезда воинственных предков Теды Восточно-Фризской, первой носительницы герба свирепой гарпии. Хотя, конечно, не будем забывать и вклад кротовых нор в обнаружении места дислокации вождя древности и его воинственной дружины.

Но давайте всё же проследим судьбу следующего (второго) поколения Кирксенов, новоиспеченных имперских графов, приравненных к властителям Европы и отныне достойных равных браков с лучшими невестами и женихами Империи. Рассмотрим, потому что это нетривиальная и поучительная история, хорошо иллюстрирующая трудности «переходного периода» — когда ты уже могуществен, но ещё не велик.
Итак, вскоре после обретения титула Ульрих Кирсен погиб. После него оставались несовершенные наследники, страна, уставшая от бесконечного насилия и только было вдохнувшая полной грудью воздух согласия между кланами, и вдова, которая по-прежнему была единственной дочерью легендарного вождя Фокко Укена. Собственно ей, Теде фон Кирксен предстояло взять на себя груз исторической ответственности за будущее новоиспеченного Восточно-Фризского дома. Договориться было трудно, ведь любое усиление 1 из 7 фризских кланов тут же взорвало бы перемирие изнутри. Ситуация складывалась интересная: с одной стороны те, кто был с Фокко, были реабилитированы, ведь правила его дочь, вернули все свои права. А победители-соратники Ульриха Кирксена тоже формально правили, потому что наследником был сын их вождя.

С женщиной легче сладить, её проще контролировать, она меньше вмешиваниется и вникает во внутренние дела общин. Ну вобщем так и оставили Теду регентшей. Её старшие сыновья Энно и Эдцард один за другим отправились в долгое путешествие в Святую землю. Оба кстати стали рыцарями ордена гроба Господня, что само по себе ещё больше подняло в Европе 15 века престиж молодого Восточно-фризского дома.
И всё бы хорошо, если бы не младшая дочь Альмут. 15 лет. Горячая, свободолюбивая кровь, и первое взрослое решение, но… это же когда ты просто дочка рыцаря, то можно иметь куртуазные отношения с феодалом из соседней деревни, а если носшь титул графини, то нужно соблюдать условности, ну или как минимум не убегать к любовнику с фамильными драгоценностями, которые в честном мародерстве привезли из крестовых походов предки…

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Вобщем, история была не приятная. Альмут потребовала от матери признать её женой Энгельманна Хорстелла. Теда не могла на этой пойти, потому что только недавно стала мега-графиней и морганистический брак младшей дочери ну никак не могла себе позволить вот так сразу же, пока ещё в генетическом древе не было корней всех правящих династий Европы, как сейчас.
Несчастной матери оставалось только одно — заявить, что Альмут похищена и осадить Фридебург, где она укрывалась. Конечно, не самой осадить, а попросить об этом своего прекрасного, любимого, старшего сына и наследника Энно Кирксена.

Стоял февраль. Был тонким лёд на рву. А кони, облаченные в панцири и гербовые котдармы, так дружно били стальными подковами, когда несли к стенам замка вооруженных до зубов всадников в тяжелых доспехах. Треск. Провал под лёд. Мгновение. И старший, прекрасный, любимый сын Теды мёртв. Не в бою, ни за что — ради чести рода, которую растоптала глупая, упрямая девчонка, ради любви, не требовавшей и не принявшей этой жертвы.

Кто сегодня знает хотя бы одного из Хорстеллов? А наследники Кирсенов со времен Екатерины II правили половиной мира вплоть до самой Октябрьской революции.
Теда была безутешна. В память об Энно она установила геральдическую доску с гарпией в Великой церкви Эмдена. У Энно не было ни жены, ни детей, всё как-то некогда ему этим было заниматься, ведь ему шел всего 31-й год…
Во время этого несачстного случая Эдцард, второй сын Ульриха Кирксена был в паломничестве.

Вернувшись и приняв управление графством, он сделал правильные, трудные выводы из ситуации. Альмут не отвергли, не лишили титула Восточно-Фризской графини. История умалчивает, восстановила ли она отношения со своей семьей, мучили ли её, или Теду угрызения совести, и стал ли счастливым её брак, заключенный вопреки воли семьи. Вечность запомнила только цветную геральдическую доску на могиле второго Восточно-Фризского графа — последний подарок любящей матери своему дорогому сыну. Ветра лет срывали с неё краски, со временем в народе позабыли историю с некрасивым бегством Альмут, и лишь отголосками народной памяти в толмутах герольдов остался неясный намек-трактовка геральдической гарпии как скрытого порока и страстей, и никакими подвигами и святыми делами потомки не смогли смыть этой ошибки.

Если рассматривать европейские гербовники на предмет наличия в них столь редкого геральдического зверя, как гарпия, и закопаться в книжки совсем уж глубоко и с головой, то в какой-то момент начинает казаться, что огненная птичка перелетает из северных германских домов, ближе в сердцу Алемании, оставляет свои следы в южно-моравских землях, а некоторые её пёрышки кружатся даже над домом Романовых, меняя время от времени цвет.)
Мы вернёмся в Норден к самым истокам, во времена Ольденбургской колонизации фризских земель. Тогда существовало 7 фризских могущественных кланов. Они уже частично были христианами, но при этом сохраняли общинный, а не феодальный строй. Примерно с 12 века наиболее талантливые из сыновей вождей уходили в рыцари, ездили на поломничество в Святую землю, участвовали в крестовых походах.
Дома их ждало только море, наступающее и затопляющее поселения. Их было мало. Ряд наводнений стёр с лица недавнюю мощь и страх соседей перед грозными фризами. Ещё ждала междуусобица. 7 — это только основные, самые многочисленные кланы, а вообще их было много больше.

Наиболее влиятельным вождём считался Фокко Укен — истинный наследник былой славы болотных разбойников и виталийских братьев. Но и он старел, и его потянуло на покой после всех бесчисленных разбоев и битв со всё наступающими саксонцами, голландцами.

Примерно в середине 15 века во Фризии объявился новый вождь Ульрих Кирксен. Его мать была последней представительницей этого влиятельного клана, в каждом из 4 последних поколений которого были крестоносцы. За год Ульрих смог объединить 4 из 7 фризских кланов, после чего вступил в битву с Фокко Укеном и победил его. Чтобы закончить войну и примирить все кланы он женился на единственной дочери Укена — Теде. И, таким образом, все фризские земли были объединены в неплохую такую область, сравнимую по размерам и силе с соседними графствами.
В те дни императором Священной Римской Империи был Фридрих III из рода Габсбургов, у которого традиционно не всё ладилось с баварскими вассалами. Ему было выгодно перенаправить внимание курфюрстов со своих границ на север. Поэтому, пользуясь действительно значимой победой Ульриха, он сделал его графом, и в качестве герба на его щит поместил золотую гарпию, символизирующую поверженного фризского вождя, с четырьмя звездами, олицетворяющие кланы-союзники.
Теда стала графиней Восточно-Фризского дома, которому было суждено сыграть настолько важную роль в судьбах европейских династий, что её гарпия даже перкочевала на герб столицы империи. И всё же каждый раз, когда смотришь в глаза огненной птички, ищешь в них неведомое сходство с чертами Фокко Укена и его дочери Теды, вспоминаешь про грандиозное поражение, ставшее началом силы и могущества Восточно-Фризского дома.

Княжество Кульмбах в начале 14 века было домом одной из многочисленных побочных ветвей могущественных Бранденбургских герцогов. Оно укрылось в густых, зеленых лесах, было весьма уединенным и небогатым, не вызывало алчные, жаждущие взгляды влиятельных соседей, не дерзило излишней самостоятельностью.

Здесь была старая крепость Плассенберг, основанная еще в начале 12 века-на самой вершине горы, в строгих геометрических очертаниях двора, в типично немецкой бережливости и акуратности содержалось герцогское жилище.

Сколько их было особняков у всесильных курфюрстов империи? Какие из них были любимыми?
Что касается этого места-в Плассенберге жили рыцари-министериалы, другими словами-служивые, не самые влиятельные и благородные в сообществе.
К концу 14 века замок совсем утратил свое оборонительное назначение. Прятаться за стенами стало не круто в эпоху пороха. К тому же из-за непритязательности деревенской крепости, окруженной со всех сторон густой зеленью-драться за нее лишний раз было не с руки. Более соблазнительные и доступные кусочки были совсем рядом и в Италии, и в Германии. Как-то «большая игра» до поры обходила стороной Плассенбург.
Расцвет крепости пришелся на конец 14 — начало 15 века, когда в ходе раздела марки между сыновьями сюда перенес свою столицу не много-не мало основатель рода Гогенцоллернов Иоганн III, а позднее здесь жил его брат-бургграф Нюрнберга Фридрих. Вместе с ними «сила» пришла в этот глухой край, что чуть в стороне от торговых артерий. Итальянские каменщики отстроили 3 классических бастиона, навели красоту и …

В 1554м была семимесячная осада и разрушение, и вновь отстройка трудолюбивыми германцами «лучше и красивей», чем было. И чтобы в 17 столетии здесь сыграла свадьбу Мария Прусская.

Потомки обыграли тему с величественным прошлым: собрали сносную коллекцию прусского оружия в замке, открыли музей пива для туристов, отрестоврировали фамильное имение Гоггенцоллернов, и теперь оно-как диадема украшает кучерявую зеленую гору, а из самой высокой башни открывается чудесный немецкий пейзаж-вид на город у подножия, благоговеющий перед величием старинной династии.

Мы любим говорить о роли личности в истории, вот вам еще один повод-Бальтазар Вартбург, рыцарь чьи героические изображения украшают своды цитадели саксонского мира в Эйзенахе, наряду с легендарными персонажами народного эпоса.

Желал ли он этой славы в веках, стремился ли во что бы то ни стало добиться ее? Нет. Жизнь этого человека была простой и прозрачной, как слеза младенца. Не чуждый человеческим слабостям, после смерти первой супруги он женился на второй. Все-это самое большое потрясение и происшествие, зависящее от его воли. А между тем с его именем связывают грандиозные, просто невероятные события региона:
— вначале мирное разделение Мейсена и Тюрингии,
— а потом объединение 2х областей и общее усиление династии Веттинов в центре Германии
— наконец, безболезненную передачу власти в Тюрингии от отца к единственному сыну, положившую конец вековой междуусобице и распре, в которой все были против всех: император против городов, старая аристократия против новой, альянсы, интриги, предательства. В особенно активные фазы затянувшегося внутригерманского конфликта, называемого одними «колонизацией Тюрингии», другими «графской войной за Тюрингское наследство», третьими-просто развитым феодолизмом, рыцарей, подобных Бальтазару, казнили пачками за разбойничество, если только могли отловить. Но нашему сегодняшнему герою это не грозило: его основной принцип был-просто жить: вкусно есть, сладко спать, получать тот максимум удовольствий, что подразумевал доставшийся ему от отца статус. И ветры жизни были благосклонны к нему-может это прихоть судьбы, или такая стадия синусоиды, как известно, не стремящейся к цели, но задающей и отражающей суть многих процессов в природе и жизни: от рождения, до кризиса и обновления-но Бальтазар Вартбург со своей жизнелюбивой позицией «уклоняться от войны» стал именно той финурой, что обеспечила и гарантировала решение затянувшегося конфликта. Другие мечтали, страдали и действовали, а он даже не ждал, а просто получал даже без обещаний и печатей.
Когда по Хемницкому разделению отец передал Бальтазару Тюрингию, а его брату Вильгельму Мейсен, все ожидали, и так было принято, что начнется борьба между ними, но этого этого не произошло.

Нестандартный ход, не правда ли? И как результат-Вильгельм умирает бездетным, а Бальтазару, казалось, достается все! Без единой пролитой капли крови-в награду за терпение и покорность, доверие судьбе. И вновь сверхъестественное чутье подсказывает Бальтазару, что это ловушка, нужно уклониться, отказаться в пользу младшего (у них ведь был 3й брат Фридрих, про которого до поры до времени не вспоминали, но его могли бы поддержать «доброжелатели» деньгами и армиями, и он бы имел законное право по крови на наследство). Наверное, это было очень мудро не оставлять Мейсен себе, а отдать земли и титул младшему, ведь в противном случае ключевые политические силы сделали бы все возможное для противодействия усилению Тюрингии: война, разорение, смерть, угасание рода-стандартная цена за ошибки корыстных правителей…

Ах, как эта ситуация мира и благополучия между сыновьями Фридриха Строгого напрягала завистливую католическую церковь, епископов, мечтающих об усилении своей власти во времена ослабленной междуусобицей страны. Они не смогли вовремя воспитать в душах братьев ненависть друг к другу, и вотместку за собственный идеологический провал придумали мифы про них: будто бы Вильгельм был одноглазым не потому что во время турнира лишился его, а потому что святой Бенно Мейсенский во сне явился Вильгельму и выколол ему глаз за неувадительные речи о церкви.

К Бальтазару было труднее придраться, он ведь был душкой, и не говорил лишнего, и не имел физических недостатков. Единственное, что они нашли в нем необычного-это имя, классическое саксонское, а саксы-они, как известно, те ещё любители сатанинских символов. Интересно, что первые упоминания про демона Бальтазара родом из 14 века, быть может, это отголосок войны за инвеституру? Так или иначе, но саксы правят миром, в жмлах английской королевы 21 века течет кровь Бальтазара Вартбурга-маркграфа Мейсена и ландграфа Тюрингии.

Фрейа, Гульда и вот теперь Венера — богиня плодородия, телесной любви, столь простой и понятной германцу, но отступающей перед натиском холодных глаз еврейских женщин, целомудренно и безмолвно взирающих с христианских икон. Это было такое модное веяние времени, носителем которого стали безусые юнцы-менестрели при дворе «свободных искусств» Тюрингского ландграфа. И то, что начиналось, как шутка, потешный театр и стихотворное состязание — «Вартбургская война» — сквозь призму времени стало поворотным пунктом в мировоззрении целой эпохи и народа. Они собирались для поэтических соревнований, как когда-то это делали римляне и греки — двор, музыка, пиры. Они мечтали, интриговали, влюблялись и творили — и может, остальное додумал Вагнер в своей бессмертной опере «Тангейзер», а может быть, и правда в приступе безумного вдохновения вывели формулу перехода от чувственности к аскетизму, от пресыщенности к неудовлетворенности и вечной жажде?..

Тангейзер в интерпретации Вагнера — один из многих рыцарей, отыскавших вход в грот Венеры и добившейся её любви. Для справки — само понятие Венерина гора впервые появляется в стихотворении «Kinder von Limburg», написанном в 1357-м году, что, конечно, не исключает возможности того, что легенда о царстве вечной любви и наслаждений на вершине некой швабской горы была в народе и в 13-м веке тоже. Винерберги сейчас есть практически в каждом районе Алемании — опять-таки это может косвенно подтверждать популярность сказания.

И вот рыцарь счастлив — изобилие, удовольствия, каких в христианском раю и не сыщешь…скука, потолок, невыносимость жизни без цели, без смысла.
Он меняет прекраснейшую из женщин и счастливейшую из реальностей на свободу, развеевает мираж грота Венеры одним лишь именем Святой девы Марии на устах.

В какой-то степени в этой истории чуть больше ответственности, чем в библейском грехе: Тангейзер не сваливает свой выбор на змея, а Адам винит его и Еву. В германской легенде Венера остаётся в раю, лишь проклинает, предупреждая героя , что покинув раз грот, в муках будет искать, но не вернётся.

А дальше собственно описание «Вартбургской войны», главные действующие лица которой хорошо нам известны по изображениям в «Манесском кодексе», но в том-то и соль, что «Тангейзер» заставляет взглянуть на них не как на предмет изучения материальной культуры, одежды, антуража, а как на людей, у каждого из которых за плечами своя история, делает их понятнее, интереснее, живее.
Невероятно, но их заряда вдохновения хватило на много-много веков, в течение коих никто не мог придумать ничего лучше, идеальнее: страсть и недостижимость, огонь в ледяных рамках, такая невообразимая острота, подлиность, сила.

Лишь через истину куртуазной любви можно было интегрировать земное и небесное, навязать христианскую мораль, как нечто божественное, заставить жить по-человечески, познать «свободу взаперти».
И в культурологическом плане последствия вартбургской воны мы ощущаем и по сей день — кто знает, может она оказала влияние на общество, даже больше, чем Троянская, или Вторая мировая, влезла в голову, в души, заставила мечтать и протестовать, добиваться.
«Тангейзер» — сродни гравюре «Рыцарь, дьявол и смерть» — как символ жизненной активности, и порочна счастливая концовка — так не должно быть, посох папы Римского расцвел свосем в другой легенде о Елизавете Тюрингской, а не в летописи жизни минезингеров…
Но гонит по венам соки весна, и у тебя вновь нет шансов остаться мёртвым внутри!