Исторический след родословной знаменитого Рудольфа фон Фениса-поэта и минезингера 13 века, несмотря на то, что его называют швейцарцем, ведут и должны вести (ведь в Манессе одни лишь приближенные к Гогенштауфенам дворяне изображены) в Швабию и Северную Италию. И мы не ошибемся, если пройдем по этой параллели, рано, или поздно наткнувшись на ветвь Савойской династии-виконтов Валле д’Аоста — ди Шалланов, построивших великолепный замок Фенис.

Пыльные архивы этой угасшей династии упоминают про нескольких Рудольфов, умерших, как и наш минезингер, до 30 лет.
Кроме того, на указанный период 13-14 век, по всей видимости, пришелся пик могущества этих приспешников бургундцев, так что вполне вероятно-великолепный, пятиглавый замок-родовое гнездо фон Фенисов.
Символично, как история замка и семьи его владельцев переплетается с политическими и военными изменениями в регионе.
Первую башню возвели в 1242 году у подножия холма.
В 1320-м голу он перешел по наследству Аймоне ди Шаллану-человеку амбициозному, страстному и увлекающемуся. Аймоне буквально «заболел» замком, потратил на его строительство все силы и все средства, какие только мог. Но главное-он передал страсть к замку своему сыну Бонифацию. Далее сложно сказать, что именно стало основной причиной, мотивом-возможно, Бонифаций хотел с детства заслужить доверие и уважение отца, или просто любил его и продолжал «дело всей его жизни». Но так, или иначе, строительство захватило с головой Бони, превратилось в смысл его жизни, в мечту и агонию.
Виконт горел, словно в бреду, не спал ночами и собирал вокруг себя лучших в мире мастеров. Виконт сыпал златом, не зная меры, чтобы воплотить в жизнь грандиозный, блистательный проект.
Что за фрески! Что за строгие, прекрасные линии готики! Фенис опережал свое время и поражал воображение простого смертного, как поражает его и сейчас. Фенис был больше, чем крепостью-он был шедевром, любимым детищем архитектора в душе и феодала по рождению.

Давно умерли дети и какие бы то ни были потомки ди Шалланов, но замок остался.
Исчерпав все свои богатства на расширение родового гнезда, проиграв в нескольких политических, военных и брачных партиях, виконты утратили власть в провинции. Фенис стал приходить в запустение, переходить из рук в руки, как баласт и неликвидный актив. Быть может, он бы и растворился в пучине времени, если бы не инкарнация Аймоне, а может, его сына Бонифация. Спасителем стал итальянский архитектор Альфредо д’Андраде, который восстановил прежнее величие Фениса: отреставрировал фрески, стены, воскресил голубятни, открыл миру истиную красоту этой цитадели. К тому времени замок стал государственным, его приобритение не стоило коммуне ни гроша!
И конечно это дело вкуса, но на мой взгляд, Фенис-в тысячу раз лучше любой из картин ДаВинчи, Пикассо и Дали, он бесценнее алмазов и нефтяных вышек, дороже самых роскошных вил и аппартаментов. Потому что в нем есть душа, идея, сила, пробирающая до костей сквозь всю толстокожесть и мелочность корыстного мира.

300 лет просуществовала Пизанская морская республика – считай, столько же, сколько у нас правили Романовы – и потеряла самостоятельность в самом начале 15 века, весь век 14-й медленно и верно идя по пути упадка и разрушения. А виной всему обидное, неожиданное, невероятное поражение в битве при Мелории, когда врагов-генуэзцев было ведь мало – невооруженным взглядом можно было увидеть, что разнести их флот ничего не стоит, а оказалось-то…

Утром 6 августа 2 лота — генуэзский и пизанский флоты построились друг напротив друга близ небольшого песчаного островка Мелория, что в устье реки Арно.
Пиза выставила 103 блестящие, начищенные галеры под развевающимися торжественными флагами Республики, каждой из них управлял опытный капитан. Условно весь флот Пизы делился на 3 части: группа «Центр», левый и правый фланги.

• Общее руководство «операцией» было поручено опытному венецианскому полководцу-мореплавателю Альберто Мороссини. Не поверите, он денег взял много, чтобы с триумфом … проиграть сражение.

• Левый фланг (примерно 35 кораблей) находился в ведении самогО народного капитана (это высшая должность в республике) графа Уголино делла Герердеско.
• Правым управляли Андреотто Сараччини.

Генуя не могла себе позволить найм постороннего главнокомандующего ни по деньгам, ни по убеждениям. Поэтому за успех в этой сомнительной авантюре у неё отвечал местный сорви-голова Оберто Дориа.

Всего 58 галер привёл отважный генуэзский капитан в на съедение врагам. Именно столько понадобилось ему, чтобы до смерти напугать пизанцев, связать их фланги по рукам и ногам, пустив ну не пыль, но дым точно в глаза.

Генуэзцы бились яростно, отчаянно, с невероятной храбростью и ещё большей жестокостью. Их было почти в 2 раза меньше, но по ходу боя это нифига не замечалось. Ловкие генуэзские галеры маневрировали, нападали, казалось, что они были повсюду одновременно!

Любое сражение – вещь утомительная. И когда после первых нескольких часов грохота, крови, криков и резни, из-за парусов потрепанной первой линии пизанских кораблей вдруг выплыла вторая – из 26 свеженьких галер, часть которых к тому же врезалась аккуратно в тыл пизанцам, нервы у последних не выдержали.

Первым запаниковал граф Уголино. Из его флотилии 7 галер уже было потоплено, но оставалось же ещё на плаву 28 кораблей в тот момент, когда из укрытия выплыла шеренга генуэзского резерва. Уголино скомандовал – «Отбой!». И бегом-бегом смотался с поля боя, провернув на пяточке такой замечательный маневр, каким залюбовался бы самый искусный мореход. Было ли это предательством? О, безусловно! Чисто итальянским предательством во имя родной Пизы. Уголино спас себя и 28 кораблей с их командами от плена и смерти. И думаете его за это похвалили, или по головке погладили? Нет! В знак благодарности – объявили предателем родины (якобы он специально проиграл сражение, чтобы захватить власть в Пизе), замуровали вместе со всеми родственниками по мужской линии в башне и оставили умирать голодной смертью. А Данте потом ещё воспел в «Божественной комедии» его как каннибала – будто бы на 9-м круге ада он ел своих сыновей, хотя современный анализ костей графа из его фамильногосклепа доказал, что как минимум 6 месяцев перед своей смертью он не ел ничего мясного (в том числе человечины), а умер – так вообще от удара тупым предметом по голове. Но это ж сейчас с помощью компьютеров определили, а в Средние века история позорной кончины Уголино кочевала из «Божественной комедии» в «Кентерберрийские рассказы», из устного народного творчества в студенческие байки и т.д. Хотя, конечно, исторической справедливости в ней было не много. Начиная с того, что смотался он, вероятнее всего, не в разгар битвы, а позже, когда она уже была почти проиграна. Судя по всему, пизанцы вообще не планировали серьезно биться – хотели продемонстрировать, сколько у них кораблей, напугать врагов и выгнать их.

Вот только противник попался смелый. Не зря про генуэзцев говорили, что они ну просто «морские дьяволы» какие-то – бились без страха и упрека, ну потому что дома на берегу их ничего хорошего не ждало, не было среди них богачей с графскими титулами, феодальными владениями и перспективами удачно жениться – вся жизнь их была на воде да под парусом. А удача ковалась собственным трудом и упорством.
Оберто Дориа расставил корабли «полумесяцем». Да, при  таком расположении они не могли одновременно вступить в бой, но оно и не требовалось. Весь смысл был в том, чтобы добивать галеры, потрепанные в столкновении с передовыми кораблями генуэзцев, стрелять в них с разных направлений: с боку, в лоб, сзади.
Генуэзцы чётко понимали, что профессиональных моряков, а тем более профессиональных солдатов-моряков во всей Пизе и её окрестностях не наберется и на 10 галер, что уж про 100 говорить. Ну а с горожанами-то совладать не сложно – поджечь, оглушить, повергнуть в бегство – это психология…

В довершение всего, этот элегантный финт с выплывающими из ниоткуда спрятанными галерами под командованием Заккерии. В суматохе, как тут понять, сколько их идёт 28, или 208?

Короче – все признаки банального развода на лицо. Очень часто военные действия можно сравнить с азартной игрой и её приёмами: блеф, отвлекающие атаки, угрозы, психологическое давление. И там и там зачастую побеждает тот, кто хитрее и дальновиднее, хотя, конечно, по-разному бывает.

История учит нас покруче любого психолога тому, что любовь зла, пути Господни неисповедимы, а самые волшебные сказки…лучше бы они и не сбывались вовсе.

В некотором царстве-в некотором государстве жила-была принцесса Маргарита фон Гогенштауфен, да не простая, а самая красивая, знатная и завидная невеста Империи. Её руки добивались все влиятельные феодалы 13-го века, но отец выбрал ландграфа Тюрингии Альбрехта. Жених был вдвое старше и опытнее юной девушки, высок, статен, невероятно обаятелен – он очень быстро покорил сердце Маргариты, и жили они … впрочем, конец у этой сказочки совсем не сказочный.

В этой сложной игре под названием «жизнь» для счастья оказалось недостаточным иметь просто хороший стартовый расклад. И хотя с точки зрения средневековой жены всё у Маргариты складывалось отлично – пятеро здоровых детей, дом – полная чаша, живи, да радуйся! Её женская судьба оказалась банальной и неудачливой – муж завёл любовницу, и не потому, что она что-то сделала не правильно, просто так было предначертано судьбой.

Кундигунда фон Айзенберг была полной противоположностью сиятельной дочери Императора. Маленькая, со спутанными каштановыми волосами, связанными в тугой пучок на затылке, с тёмными глазами и смуглым лицом – невзрачная и неизящная, она была немыслимо далека от идеалов красоты куртуазной эпохи. У неё не было богатства, не было крутых родственников, да и титул «фон Айзенберг» — мягко говоря, звучал очень сомнительно, ведь ни до, ни после Кунигунды его никто не носил, а сам Айзенберг в 14-м веке был крошечной деревушкой на территории Тюрингии – владений её любовника. Кстати даже её древнее, варварское и уж точно не модное в кругах аристократов имя косвенно говорит о неблагородном происхождении этой своеобразной коварной соблазнительницы.

Она была как минимум на 10 лет старше законной жены Альбрехта. Есть мнение даже, что они когда-то росли и воспитывались вместе с князем: он – один из самых перспективных и блистательных наследников Германии, которому даже сам Император дал в руки все карты для возвышения рода на небывалые высоты, и она – самая обыкновенная девчушка, без гордости, понтов, надежд на светлое будущее. Говорят, что детские привязанности – самые сильные. Наверное, по всякому бывает, но всё равно до того несуразным, невероятным казался этот союз – в общем, это история про средневековую Катю Пушкареву.

При всех недостатках, разумеется, у Кунигунды были и свои женские достоинства: в первую очередь, ум – не такой возвышенный и утонченный, захламленный разной куртуазной чепухой, как у Маргариты Гогенштауфен, но живой, вернее, житейский. Во-вторых, она была очень покладистой, чего уж точно нельзя было сказать о капризной дочке императора. Тихая, словно серая мышка, сговорчивая и мягкая, и будто бы не имеющая собственного мнения, она казалась лишь бледной тенью властительного Альбрехта. Она обволакивала, и успокаивала, и умела совладать с приступами его гнева, она лечила душу возлюбленного и помогала ему двигаться вперед, незаметно так и ненавящево направляла, как это частенько бывает с истинными дочерьми Германии.

Свою роль сыграл, безусловно, и тот факт, что к моменту новой судьбоносной встречи с Кунигундой на одном из сельких праздников в Айзенберге, Альбрехту было 40, но он по-прежнему оставался всего лишь перспективным наследником жадного отца и мужем перспективной жены. Была в его жизни некая неудовлетворенность амбиций и желание, наконец, начать принимать самостоятельные решения, которые бы не диктовались нуждами «большой» политической, феодальной игры. Осточертело ждать будущего, смотреть, как дни утекают сквозь пальцы, хотелось жить здесь и сейчас. И в этом контексте его увлечение неподходящей по статусу женщиной выглядит более логичным и обоснованным. Оно было вызовом, знаком протеста. И, конечно, самым разумным со стороны отца Альбрехта разрешить сыну поиграть во взрослого, отпустить ситуацию, но он этого не сделал. Вместо этого в адрес непокорного сына посыпался град упреков, приказов и повелений, подкрепленных угрозами военного вмешательства в общем-то в личную жизнь взрослого человека. Альбрехт отреагировал мгновенно, вспылив и напав первым на деревни и ополчение отца. Началась позорная война между родственниками, от которой больше всех, конечно, страдали бедные крестьяне, подвергаемые грабежам и поборам с обеих сторон.

Генрих не преминул пожаловаться тестю – и теперь уже сам император вступился за честь обманутой дочери…вернее, хотел вмешаться, но отвлекся на внутренние разборки в своём бурлящем домашнем феоде, лишних военных ресурсов у него на этот счёт не было, да и кому бы он доверил войско, тут ведь все видные деятели были его потенциальными конкурентами, не говоря уже о том, что, ввяжись Генрих в очередную междуусобную заварушку – и будут одни растраты и никакой прибыли!

Однако, общество – этот извечный манипулятор, влезающий не в своё дело, осуждало Альбрехта. И скоро за ним закрепилось прозвище, под которым он остался в веках – Негодный.

Как это обычно бывает, преграды, чинимые родственниками и всем белым светом, только сильнее сблизили Кундигунду и Альбрехта, теперь они были не просто любовниками, а командой, воевавшей против всех. Ситуацию усугубило рождение сына Апица. Теперь «серой мышке» было за кого бояться и сражаться. Ну а перед влиятельными феодалами нависла угроза передачи власти не законным, правильным по сути и по крови наследникам, а бастарду, нажитому от простой девки. Тем более, что Альбрехт уже во всеуслышание это заявлял!

События развивались с такой быстротой, что уже очень скоро весь гнев Альбрехта за не слишком удачную войну против отца и брата обрушился на бедную Маргариту, и в нём он был беспощаден – бил так, как не бьют ни одну портовую проститутку. В слезах и истерике Маргарита пыталась спрятаться от разбушевавшегося деспота за своих сыновей, но всё было тщетно. Тогда, обезумев от ужаса, она укусила за шею своего старшего сына Фридриха, что было мочи – кровь захлестала из его шеи, и только это ужасное проявление сумасшествия смогло остановить Альбрехта, который бы точно забил бы её до смерти. Рану молодому Фридриху перевязали, и она потихоньку стала заживать, но шрамы остались навсегда, и в историю старший сын Маргариты и Альбрехта вошёл как Фридрих Укушенный.

Когда семейная распря закончилась, постаревшая на миллион лет за одну ночь принцесса глубоко призадумалась – фактически оставаясь с мужем, она делалась его заложницей, и не факт, что подобный кошмар не повторится. Нужно было бежать, причем, быстро. И ей это удалось. В замке Вартбург она нашла своё временное пристанище, и уже из-за крепких стен каменной цитадели теперь вела интриги, впрочем, недолго, в 1270-м году, так и не оправившись от эмоционального потрясения и предательства самого близкого человека, Маргарита умерла, освободив дорогу Кунигунде, которая в тот же год сочеталась браком с ландграфом Тюрингии.

Ну а Кундигунда и Альбрехт зажили в её бывшем замке. Кончилась эра подполья! Начиналась эйфория от обретенной свободы! Граф наряжал свою бывшую любовницу в самые красивые шелка, осыпал подарками тем больше, чем сильнее она от них отказывалась, хвастался перед соседями и приглашал с собой на охоту, пиры, даже в походы брал. В какой-то степени Кундигунда была олицетворением его мужской гордости и независимости. А когда родилась дочка Елизавета, названная так в честь святой покровительницы Тюрингии, так похожая на своего офигительно-красивого отца, Альбрехт ну просто с ума сошёл.

Дело в том, что все его дети от первого брака унаследовали внешность Гогенштауфенов, словно назло стараясь напомнить бедному Альбрехту, что в первую очередь они – сыновья Империи, а он для них – только придаток, атрибут, ну или я не знаю, какое ещё обидное слово подобрать.

После рождения дочери, наконец, как 2 капли воды похожей на самого графа Тюрингии, он окончательно принял решение передать все свои владения сыну Кунигунды. Конечно, именно её все обвинили в этом решении – мол, пилила, влияла, хитрила, но ведь решение принял Он, и следовательно, вся ответственность за него лежит на Альбрехте.
Одного не учёл князь – сыновья его первой, несправедливо обиженной жены ведь к этому времени уже подросли, и оперились, и жаждали отмщения за жестокое обращение отца с материю, да и законного своего наследства лишаться не хотелось. Вот им-то, собственным внукам-то, император и доверил вести в бой войска.

Снова началась кровавая распря. В этот раз Альбрехту совсем не везло – молодой Фридрих Укушенный разбил его наголову, навязал мир на позорных условиях, да и отпустил, как побитую собаку – ну не убивать же своего отца?

Вернувшись из плена, Альбрехт кинулся побыстрому продавать свои земли – лишь бы они не достались ненавистному сыну. Из-за этого опять началась  война. И, конечно, скептики скажут, что это время было такое — везде царил хаос и междуусобица. А романтики лишь глубоко вздохнут, ведь не каждый мужчина сможет воевать против отца, брата, сына и тестя, ради того, чтобы быть с любимой женщиной. И не каждая женщина заслуживает этого.
Кунигунда умерла в возрасте 41 года, её сыну так ничего и не досталось. Альбрехт пытался её забыть, женившись на молодой, но ничего не вышло. Ну а следующим главой Мейсенского дома стал Фридрих Укушенный, как того и требовала справедливость и традиция.

Бланка Ланчиа – фигура в историческом плане неоднозначная, ставшая, на мой взгляд, жертвой проигрыша Гогенштаунами
папству «Войны за инвеституру» и поэтому опозоренная, опороченная победителями и их хронистами, и в то же самое время воспетая лучшими миннезингерами Средневековья как идеал куртуазной девы и ставшая символом целого поколения.

Я расскажу вам 2 истории про неё. Как известно, истина где-то рядом, так что сами выбирайте, в какую поверить.

Итак, версия первая (на основе песен «Манесского кодекса», созданного под покровительством императоров из рода Штауфенов). В ней дева, прекрасная, как лунный свет, в свои неполные 15 лет встречает уставшего от войны императора Фридриха II – его душа истерзана мучениями и тяготами войны, лжи и бесконечных походов, его сердце, побывавшее в оковах 3-х «политических» жён, что были некрасивы, невежественны и порой старше его, мечется и жаждёт настоящих чувств и обретает их в каменных стенах замка Боро, где его ждёт встреча, предначертанная судьбой. Бланка была правнучкой самого верного знаменосца воинственного предка императора Фридриха Барбароссы, в честь которого он получил своё имя. Манфред Ланчиа (предок Бланки) прошёл плечо к плечу с Барбароссой дорогами войны пол-Европы и Синайского полуострова, хранил все тайны, скорби и сомнения своего могущественного сюзерена и единственный, в верности которого никогда не сомневался Фридрих I. И если предположить, что дети очень похожи на своих родителей, быть может, любовь Фридриха II и Бланки Ланчиа была отголоском той легендарной верности в нашем переменчивом мире, отблеск которой сохранили в веках скупые на эмоции хроникеры первых крестовых походов.

Сицилийская дева изображается в Манесе с золотыми волосами и светлыми глазами, тонкая, изящная.. Её руки бережно обвивают плечи возлюбленного, даруя забвение и покой.
Император пленен, окружен ею. И, быть может, именно после этой встречи в 1225-м году и появляются в его голове мысли – бросить все дела в Германии, перебраться на средиземный остров, чтобы черпать в этом земном раю вдохновение и счастье огромными горстями? Во всяком случае, по датам совпадает – Вормский договор, предоставивший германских феодалов самим себе и переключение всего внимания императора на итальянские дела.

Фридриху II в момент встречи с Бланкой был 31 год – в самом расцвете сил, и хотя, конечно, вдвое старше девушки, всё равно его бы никто не посмел назвать стариком – наоборот, цветущий, интересный мужчина, рыцарь в самом светлом, классическом понимании этого слова, покровитель поэтов и наук. А когда часто общаешься со всеми этими ужасными «творческими» личностями, и сам начинаешь быть немного поэтом и верить в куртуазные идеалы. А ведь юная сицилийка так подходила под стандарт чистоты и красоты, прививаемый рыцарскими романами. Как и положено, Фридрих служил своей прекрасной даме.

Правда, подвиги, совершаемые в её честь, в большей степени имели вполне земную форму и определялись потребностями родственников любимой девушки – так всегда бывает в Италии – семья и родовой уклад жизни – на первом месте. Фридрих приближает к себе отца, братьев, племянников Бланки, отдаёт им в распоряжение ленные владения, титулы, замки командование армиями. К несчастью, Ланчиа – активные представители партии гибеллинов. Гвельфы не могли оставить без внимания тот факт, что их противники получили столь солидное военное преимущество, и стали роптать. Так император, помимо своей воли, вляпался в итальянские разборки гвельфов и гибеллинов, которые, конечно, умнее всего было обходить стороной. Но тут ведь примешались и собственные властные амбиции Гогенштауфена и жажда наживы. Эх, сколько прекрасных правителей погибли, не рассчитав собственные силы, в надежде пограбить богатых– гораздо легче ведь обижать бедных, потому что они слабые.

15 лет длился роман Фридриха и Бланки. За это время она родила ему троих детей: девочку, мальчика и ещё 1 девочку, но до брака так и не дошло – впрочем, согласно куртуазному Кодексу чести он и не нужен был – жена и дама сердца у идеального рыцаря практически никогда не были одним лицом. Семья Бланки тоже не настаивала на узаконивании отношений, получая щедрый откуп за честь дочери.
Фридрих подарил огромный красивейший замок Монте-Сант-Анджело своей возлюбленной, где она растила детей в атмосфере любви и верности. Больше всего на свете император любит убегать сюда от войн, хитросплетений большой политической игры, груза ответственности за страну. Бланка была его настоящей и единственной любовью, его счастьем и главным сокровищем в жизни. Быть может, он хотел уберечь её в стенах с цитадели, но ничего не вышло. Спустя 15 лет беззаботного счастья, болезнь отнимает у него возлюбленную. Перед её смертью император в отчаянии принимает решение узаконить свои отношения с сицилийской девой, приказывает позвать священника, чтобы он их поженил. Именно венчание на смертном одре как акт величайшей из известных историй любви запечатлен в песнях Манесского кодекса. Бланка умерла, а Фририх II больше никогда не женился, сохранив верность возлюбленной до конца своих дней.

Версия 2 (на основе хроник монахов).

Историю, как известно, пишут победители. И если она о великой, благородной любви побежденного врага, неудивительно, что акценты и интонации в ней совсем другие, нежели в версии конкурента.
Бланка Ланчиа упоминается, как минимум в 2-х средневековых текстах. В них она предстаёт в образе коварной и опытной (монахи приписали ей лишние 10 лет) соблазнительницей, великолепной куртизанкой и любовницей, одурманившей Фридриха II и заставившей его действовать в интересах собственной семьи. Вот мне прям интересно, откуда монахи с их обетом безбрачия могут разбираться в таких вещах, как опытность девушки – или, может, это их неудовлетворенные фантазии?
Впрочем, при наличии воображения – папская версия развития событий может показаться даже более пикантной и волнительной – она погружает нас в головокружительный мир грешных страстей и запретных удовольствий, намекая на то, что в покровах ночи Фридрих развлекался с Бланкой и некой особой, называемой «сестра Бланки Ланчиа», хотя никакой сестры у неё не было – была, вероятно, просто какая-то женщина, или даже служанка.
По версии Папы Римского Фридрих приезжал в Италию, чтобы в суровых, неприступных стенах замка, подаренного Бланке, развлекаться с миллионом разных девушек, ему приписывают чуть ли не 19 детей от разных итальянок, в основном, неблагородного происхождения. Как видите, в официальной версии нет ни слова о любви Фририха и Бланки. Их брак на смертном одре, заключенный без согласия Папы Римского, церковь не признала. И хотя самому императору, находящемуся в состоянии войны с наместником Бога на земле, было глубоко наплевать на мнение церкви (о чем свидетельствует его спокойное и несколько ироничное отношение к очередным отлучениям), всё-таки в истории его дети, которых он признал и любил, остались незаконнорожденными ублюдками. Он не смог им, как хотел, передать власть, не смог защитить и научить выживанию, или, быть может, не успел?
И всё же отдадим должное
католическим пиарщикам. В своей антигогенштауфенской пропаганде они увлекались и доходили до фантастических сюжетов, в которых сквозь века просвечивает жгучая, настоящая ненависть. Фридрих II предстаёт в обрезе развращенного, купающегося в несметных богатствах грешника, злоупотребляющего вином, убийством животных и прелюбодеяниями. Похоже даже нечестивец – мусульманин султан Египта был меньшим врагом для Папы, чем Фридрих.
Его дева – это коварная ведьма под стать антихристу. Их дети прокляты.

Гордость и коварство, смирение и распутство, гениальность и жестокость – в этом человеке всего было намешано понемногу. Богатейший человек своего времени, ещё бы ведь весь могущественный Милан был в его стальном кулаке. 36 бастардов+огромное количество законных наследников. 5000 псов для охоты. Заговоры, бесконечные интриги, война «Восьми святых», пиры, о которых слагали легенды, собственная почта, другие великие и неочень дела Бернабо – всё это, конечно, интресно, но для нужд практической реконструкции совсем не важно.

Другое дело – прижизненная конная статуя с прорисовкой аппликации в виде огромного змея, пожирающего человека, на акетоне всадника. Это ж можно такие красивые котты делать!!! И рисунки на бригах.

А ещё изумительный клочок материи 14-го века с вышивкой четырехчастного герба Висконти: имперский орёл – ну то есть как знак силы и солнца Империи и огромный змей – символ порока, сжирающего, всепобеждающего и всесильного… ну ещё знак опасной, свирепой мудрости…

В самом искреннем моём откровении
Будут истины на ветках развешаны
Будет снег моросить ответами
И стихи разносить вместе с ветрами.

В запечатанном поцелуе сознания
Станут тайны ясны печальные,
Будет знание гордое, честное
Будет знамя змеей увенчано.

Всё известно давно заранее,
Ни к чему не ведут старания.
Не боюсь. Жду. Жалею прошлое.
Ни к чему… Помни лишь хорошее.

     Политика, как бы мне не хотелось про неё писать, но она же ведь была неотъемлимой частью общества, а значит, обойти эту запутанную, противоречивую тему борьбы гвельфов и гиббелинов не получится, ведь в 12-16-м веках она была одной из центральных в Италии и вообще в Империи.

    А началось всё, по-видимому, с противостояния герцогов Вельфов (Саксония, Германия) и Штауффенов. Собственно у них была вполне реальная заморочка по поводу дележки власти, земель, всё остальное – наросло, накрутилось, приплели ещё и, не побоюсь этого слова, «классовую борьбу» богатых горожанчеггов со знатью, и бедных ремесленников с другими, еще более бедными ремесленниками и прочее – в общем, без ста грамм не разберешься, но мы попробуем.

     Гвельфы говорили, что во главе Римской империи, как величайшего христианского государства, должен стоять Папа Римский (ну потому что папа был свой человек, купленный и продажный, с ним выгодно было иметь дело, он в случае победы партии гвельфов мог бы и замков/ земель подкинуть своей группе поддержки. На гравюре слева как раз пап римский мочит кадилом светского короля).

     А гиббелины говорили: «АААтразить папу! Есть Император, так чего ж вашей душе ещё угодно?» (например, Фридрих II Штауффен, на миниатюре слева) Вобщем, они были за светскую власть. (Кстати гиббелины, потому что родовой замок Штауффенов назывался Вайблингена (Weiblingen), русский язык и итальянское устное народное творчество
исказили слово, придав ему более экзотическое звучание, а гвельфы — потому что Вельфы — тут совсем просто).

    Получается, что и те и другие стремились объединить Италию, но одни вокруг папы, а другие вокруг императора. Беда в том, что ни у тех, ни у других силенок для этого не хватало, потому как все думали только о своей личной выгоде, отвлекались на борьбу с конкурентами, иноземными захватчиками, смертельными заболеваниями, голодом и непогодой, грозящей уничтожить урожай  и корабли с товаром и т.д. Политика обеих партий была в связи с этим крайне непоследовательной, курс всё время менялся, ну и как тут сохранять верность своим убеждениям, если они зависят от направления ветра?)))

      И всё же это было крайне увлекательно назваться гвельфом, или гиббелином, интриговать, дружить кучкой людей против другой кучки людей. Очень скоро истинную цель партий позабыли почти все. Выходило, что в Болонье, Милане, Флоренции торгово-ремесленные слои держались программы гвельфов, знать — гибеллинов, а в Пизе, Сиене и ряде др. городов всё было наоборот, назло торгово-ремесленным слоям и знати в Болонье, Милане, Флоренции )))

     Но это ж ещё только полбеды! Гвельфы вдруг расслоились на «чёрных» и «белых» и этому уже была виной совсем другая причина, а именно борьба аристократов – старых хозяев городов и богатых горожан – новых патрициев, прибравших к руках путем подкупов, предательств и лести реальную власть. Чёрные вроде как были – знать, а белые – простолюдины, но так было только во Флоренции, в других городах могли всё перепутать и назло флорентийским «товарисчам» сделать наоборот.
Карвалолу мне!

   В общем, в цивилизационном значении борьба гвельфов и гиббелинов не привела ни к чему – позагонялись 400 лет и никаких выводов из этого не сделали. (Справа изображение Данте, которому посчастливилось родиться в семье флорентийских гвельфов).

     С угасанием политической роли Империи и папства, затухли и эти народные движения, да к тому же буллой папы Бенедикта XII они были ещё и запрещены в 1344 году, но сразу не исчезли, дотянув на нелегальном положении аж до 16 века. Не выиграл никто, ряд локальных побед не считается, ведь Империя не объединилась же, да и не могла бы объединиться в эпоху феодального права.

    В наследство от тех славных времен нам остались только:

•  великолепные дворцы ( гвельфов форма зубцов крепостной стены – мерлоны – ласточкино крыло (на фото внизу слева), а у гиббелинов – орлиный взмах, как у Московского Кремля, который строили итальянцы и украшали с помощью старинных таких прикольных гиббелинчких зубчиков, на фото внизу справа),
• нумизматические сокровища (монетки), г
• равюрки и рисуночки в рукописях
  

    Ладно, повытрещались и хватит – публикую, как обещала отрывок из книги М.Роулинг «Европа в Средние века» (то, что зачеркнуто — это сокращения длинных абзацев в переводе на русский язык)

//Франческо Датини знаменит прежде всего тем, что по его описям и эскизам многие современные реконструкторы делают кирасы.//

    «В 1350 году в 15 лет он оправился из Прато (близ Флоренции) во французский Авиньон. Имея начальный капитал всего в 150 флоринов он решил начать своё дело, а именно стал торговать.

     В 1361 году у него была уже своя лавка в Авиньоне. Партнерами Франческо были тосканские купцы. Они продавали кирасы, кольчуги, другую амуницию, которую на вьючных лошадях завозили из Милана и Комо. Время было неспокойное – всюду тоскались банды из Бретани и Англии, хлынувшие на юг после Бордоского договора 1357 года. Что поделаешь – честному купцу приходилось договариваться и с ними, а точнее, продавать джентельменам удачи оружие – например, в 1358 году Франческо продал Бертрану дю Гесклену – командиру отряда таких разбойников оружия на 64 ливра.
    

     Но не только хлебом единым, в смысле торговлей оружием зарабатывал Датини, в 1357 году он открыл лавку в Барселоне и вторую в Авиньоне и начал торговать тканями, специями, солью, произведениями искусства, ювелирными изделиями и серебром, стал менялой. В его основной лавке в Авиньоне был богатый выбор доспехов, серебряных поясов, кожаных изделий, седел из Кордовы, льна из Генуи, шелков из Луки, шелковых занавесей и шерстяных тканей из Флоренции.  

   Большим спросом пользовались сундуки для приданного. В одном из заказов на такой сундук говорилось, что «он должен быть средних размеров…для дамы, с росписью по вермильону, или лазури в зависимости от того, что будет в наличии. Он должен быть красивым и бросаться в глаза, хорошей работы и должен быть сделан из светлого сухого дерева…»       

     Из письма Франческо Датини своей кормилице становится ясно, что в 14 веке все ещё существовала торговля рабами:

«Не раскладывай передо мной чеснока, или лука-порея, или кореньев…Сделай для меня дом раем, я не хочу, чтобы ко мне по-прежнему относились как к ребенку… Скажи мне, если тебе нужен раб, или рабыня, я найду тебе девушку умелую во всех отношениях, которая ничем не опозорит твой дом.»    

      В 13 веке работорговля пошла на спад, однако, нехватка рабочих рук после эпидемии чумы спровоцировала её оживление. Рабов везли из Испании, Африки, Константинополя, Кипра, Крита, с берегов Чёрного моря. К концу 14 века во всех богатых домах Италии был хотя бы 1 раб.    

      Как и другие зажиточные купцы того времени, Франческо выстроил себе роскошный дом со сводчатыми комнатами, прекрасными каминами, большими спальнями и залами, даже с резервуаром для омовения ног и раковиной на кухне.

//на фотках: реконструкция кирасы из Чурбургского замка. Италия. 14 век. Клуб «Кречет» г.Сыктывкар

Важное в блогосфере:

1. Обязательное страхование ответственности и недвижимости все же отнесли в разные приоритеты в страховании.
2. Блогосфера будет жить! Слухи не подтвердились.
3. ООО «Элус». Производство токовых защит для электродвигателй
4. Необходимость и правила добровольного страхования на блоге для страховщиков.
5. Льняное коттарди на сайте о прикидах