Попробуйте в самый пик каталонской жары полазить по горам и развалинам замка Миравет, и вы неизменно придёте к мысли о бессмысленности тяжелых доспехов и строительства крепости на горе. Как они здесь жили? Что делали? Зачем рыцари в такой зной?

А между тем именно Миравет был главной цитаделью, оплотом власти Ордена тамплиеров в переходный период после крестовых походов и изгнания мавров до самого 14-го века.

Замок был построен на горе, с одной стороны надежно защищался руслом полноводной, быстрой реки Эбро, с другой — глубоким рвом. С высоты его террас хорошо просматриваются и простреливаются окрестности.

Крепость возводилась в сжатые сроки, этим объясняется единообразие её стен и архитектурного облика. Здесь мы имеем дело с неизменной классикой романо-готического стиля, в котором каждая деталь, закуток продуманы до мелочей и функциональны, компактны и рационально расположены.

Здесь конюшни, а вот тут — арсенал, вот — обеденный зал с высоченными сводчатыми потолками, а чуть поодаль — тёмные, холодные амбары для хранения зерна и вина. Недавно в замке проводились реставрационные работы, в результате которых был восстановлен средневековый колодец, защищенный со всех сторон.

В тоже время есть и своя пиренейская специфика, выражающаяся в ступенчатых террасах, верхних, нижних -сюда бы лежак с зонтиками и бассейном… а пока лишь ветер, высота, свобода!

Как мы помним, начало 14 века для тамплиеров было катастрофическим: разгон ордена и сожжение магистра во Франции, преследования во всех остальных странах. Не исключением стали и каталонские земли.

Миравет стал одним из последних прибежищ тамплиеров-сюда были доставлены их сокровища и канцелярия. В 1307-м году короле Хайме I при поддержке рыцарей-госпитальеров осадил замок.

Более года он не мог его взять из-за самодостаточности жизни внутри стен и особой конструкции фортификаций-их нельзя было, к примеру, стандартным способом заминировать и пробить брешь. Тем не менее в 1308м Миравет всё же пал. Некоторые источники приводят перепись сокровищ, которые достались Хайме-в ней не менее 4х видов «валют» разных стран, что косвенно подтверждает популярность речной торговле по Эбре.

Представьте горячее сердце, древнюю кроль первых испанских королей, неистребимую волю в союзе с сильными, непререкаемыми убеждениями – и всё это заточенное в теле дряхлого 96-летнего старика. Он спрятался здесь за высокими стенами, на самом отшибе империи, половина которой раньше считала его своим духовным властелином, а теперь отринула, увлеченная новыми веяниями.
Самое сложное – чувствовать себя нелюбимым, отвергнутым этой лучшей на свете любовницей-властью. А потому Бенедикт XIII, второй антипапа времен Великого католического раскола, великой лжи и великой схизмы, разъедавших веру изнутри, не в силах смириться, создаёт собственный рай на земле, собственное царство, совет, признаваемый только в стенах замка Пенисколы.

Как в былые времена, у него свой совет кардиналов, перед самой смертью он отлучит 4-х из них от церкви и двое станут следующими антипапами. У него рыцари-тампилиеры в гарнизоне и к услужению. Церковь и паства для проповедей. Большая библиотека. И по всем формальным признакам, представлениям старика – это ожившая утопия, фантазия о месте, где будет духовный рай на земле.

В замке папы Луны воссозданы интерьеры 15 века, стоит простая и красивая мебель, кувшины, развешаны гербы. Оригинальных находок мало – разве что гербы Бенедикта, вырезанные кресты, сами своды залов. Но это ничего. Всё равно тень властелина бродит, запетрая и непрощенная, забытая и тяготящаяся грехами прошлого и невозможностью другого выбора: то подойдёт к окну, взглянуть на опостылевшее море, то скриптнет ручкой двери в конюшню, где когда-то жили скакуны рыцарей, то в тысячный раз пересчитает ступени на верхнюю терассу, куда не могли подняться ноги дряхлого деда, а теперь так легко над ними взлететь.

История Бенедикта XIII известна. Он слишком сильно верил, жаждал победы, слишком увлекался игрой, испепелив душу до тла. В чём он действительно заслуживал уважения – так это в верности единожды сделанного выбора, практически нет таких непоколебимых людей. Но, впрочем, кто связался с политикой, погряз, увяз в ставках, тот рано, или поздно проиграет.

И хотя такая старость, в собственном раю на земле, на юге Валенсии у синего моря в окружении верных людей – ну, согласитесь, не самый плохой вариант пенсии. Всё равно замок папы Луны производит впечатление такой вот заброшенной на краю света гордости, забытой всеми, словно время здесь остановилось, словно он отгородился от всего остального мира стенами, и мир-то ушёл дальше, живёт своей собственной жизнью, развивается и думать-не думает и знать-не знает, про грозного властелина на окраине Валенсии.

Пожалуй, самое сильное впечатление от Испании – это Тортоса! В ранний воскресный час, когда город ещё только просыпается/отсыпается вдохнуть всю древнюю, могучую силу этих стен, земли, увидеть флаги независимой Каталонии, большие/трехэтажные и маленькие/едва различимые, развешанные как бы невзначай, на самом деле – очень чувственно, эмоционально, точно.

Тортоса захватила с первого вздоха. Я ещё не знала и не слышала её истории, но уже кожей, может, подсознательно, а может, явно осязала её истинной величие. Не тот призрачный облик, в который она наряжена сейчас, когда любой африканец может захватить пустующий дом и его ни за что не выселишь, когда много чего уже сносится и окрашивается оранжевой пеной, предвещающей смерть строений, а если забудешь в машине планшет, лобовое стекло непременно разобьют «добытчики». А настоящий – гордый нрав, непреклонная воля народов, рассеившихся в пыли времен.

По одной из версий первая столица иберийцев на заре времен была именно здесь. Тортоса была римской, греческой, вестготской, сарацинской, тамплиерской, еврейской, фашистской /во времена Франко/,а стала каталонской после реконристы. Здесь запроста уживаются письмена на латыни и на арабской вязи, колоны из красного и зеленого мрамора/верный признак вестготской культуры/ и пышные золотые и серебряные сокровища епископов, белый мрамор капел и бирюза росписи алтарей, и синева росписи сводов недостроенного собора.

На улицах растут мандариноые и лимонные деревья. Дома гордятся только одним им понятным каталонским неомодерна. И на всё это рассеянное разнообразие молчаливо взирает исламская крепость 5го века, в которой сейчас отель, и можно пожить в интерьерах средневековья с приятными бонусами вроде лежаков у лазурной воды бассейна и восхитительным видом на реку Эбро.
В Тороссе есть много чего посмотреть на 14 век. Например, скульптурные группы, отмечающие священный путь паломников Сантьяго ди компостелло. Оригинальный дворец епископа, чудом уцелевший и поныне обжитый падре. Главное – кафедральный собор.

Он начнётся для вас с подземелий и лабиринтов, по которым вы попадете вначале в музей, где мало экспонатов, зато какие! Оригинальные гобелены, сохранившиеся предметы одежды священнослужителей, на которых можно рассмотреть каждую золотую ниточку, рисунок, структуру переплетений ткани-всё. Жаль, фотографировать нельзя. Но впрочем шкутулки, книг и, прочие предметы-не главное, они только подготавливают тебя к свиданию с сокровищницей, где сребро и злато обрело форму изящных дароприёмниц и фигурных скульптур. Ларцы огромны, массивны, украшены просто невероятно! Они ослепляют. Ещё и свет в залах с высоченными потолками падает так, что они сияют ещё красивее.

Мне больше всего понравилась Мадонна де ла Синта – работа известного итальянского мастера 15 века по мотивам предания о том, как святая Дева явилась крестьянину и передала ему в дар пояс (собственно в переводе название произведения исксства– Богоматерь с поясом).

Голову Марии венчает корона-нимб: первая мысль, что из павлиньих перьер, вторая – что это воротник, третья – отсутствует, потому что велиопное зрелище завораживает и лишает силы разум. Одежды святой – серебро, массивное, туское, тяжелое – она сделана из слитка, но до того воздушна, нереальна. В руках пояс, более похожий на рыболовную сеть. В Тортосе слегка усовершенствовали расказ апостола Луки, здесь считают, что Мария вручила пояс не крестьянину, а рыбаку, ну и по этой причине считают её их покровительницей и больше молятся и жертвуют. Вообще же здесь мне стало очень многое понятно из материальной культуры Средневековья. Начиная со значения дароприёмниц – сокровищ, которые должны были поражать в самую душу, лишать дарителей воли примагничивать золото на храмы.

Заканчивая неписанными договорами между жертвователями и церковью. Раньше я всё никак не могла понять, что заставляло жертвовать, к примеру, треть наследства церкви, или вообще всё? Но заходишь в кафедральный собор Тортосы – и словно прозреваешь. В середине залов скамьи, в положенном месте алтарь, а вдоль стен – углубления с капеллами, одни – небольшие, другие – прямо таки обширные, входы в них отделены воздушными, изящными ограждениями.

Вот здесь могила сеньора (как я его прозвала Ботичелли – за то, что на фамильоном гербе бочки из под вина)-щедрого донатора, на средства которого строился собор. Белая мрморная плита, причудливые переплетения алебастровых ветвей винограда, охраняющие покой и вечную жизнь богача. Прямо рядом с алтарем, под синими росписями куполов!!! Не это ли смысл, так и не достигнутый фараонами? Во второй капелле мне открылась ещё одна истина: в ней было надгробие папского секретаря, важного государственного и церковного деятеля, своими взносами значительно способствовавшего расширению собора Тортосы, уроженцем которой он был. Оно представляло собой сложную скульптурную композицию.

На самой плите запечатлен секретарь, ну то есть статуя 15 века лежит, а на стене над ней ангелы возносят вертикальное изображение умершего. Мы имеем сразу 2 изображения – вот, почему в истчниках, порой , фигурируют несколько скульптур одного и того же рыцаря – они часть какой-то глубокомысленной сюжетной линии. Ещё гербы, девизы, эпитафии, собака в ногах. Так круто, наконец, найти цельную, не тронутую капеллу, которая не вырвана из контекста, исследовать памятник таким, каким он был в 15 веке. Самую большую капеллу, более похожую, на собственность мертвеца внутри храма, или отдельный дворец , я пропустила, потому что в этот момент началась католическая месса, или крестный ход – уж и не знаю. Смысл в том, что почтенные испанские кабальеро в классических, дорогих костюмах и праздничных галстуках со свечами пошли нам навстречу, в середине шёл епископ в золотых одеждах, тот самый, что живёт во дворце 13 века в окружении интерьера старины. Ну ивобщем, нужно было срочно закрывать рот и ретироваться, потому что по всему было видно, что дело это для людей важное, ответственное, не хотелось им испортить праздник.

К слову. Да, мы ходили в собор в воскресенье, рано утром, пока все туристы спят. Ну и в нагруду получили бесценный ворох впечатлений, пропитались духом каталонских улочек прикоснулись к, спящему величию исламских фортификаций крепости на Эбре, ослепли от блеска и масштабов каталицизма , и при этом избежали приторности и ванильности туристических троп и городков.

Княжество Кульмбах в начале 14 века было домом одной из многочисленных побочных ветвей могущественных Бранденбургских герцогов. Оно укрылось в густых, зеленых лесах, было весьма уединенным и небогатым, не вызывало алчные, жаждущие взгляды влиятельных соседей, не дерзило излишней самостоятельностью.

Здесь была старая крепость Плассенберг, основанная еще в начале 12 века-на самой вершине горы, в строгих геометрических очертаниях двора, в типично немецкой бережливости и акуратности содержалось герцогское жилище.

Сколько их было особняков у всесильных курфюрстов империи? Какие из них были любимыми?
Что касается этого места-в Плассенберге жили рыцари-министериалы, другими словами-служивые, не самые влиятельные и благородные в сообществе.
К концу 14 века замок совсем утратил свое оборонительное назначение. Прятаться за стенами стало не круто в эпоху пороха. К тому же из-за непритязательности деревенской крепости, окруженной со всех сторон густой зеленью-драться за нее лишний раз было не с руки. Более соблазнительные и доступные кусочки были совсем рядом и в Италии, и в Германии. Как-то «большая игра» до поры обходила стороной Плассенбург.
Расцвет крепости пришелся на конец 14 — начало 15 века, когда в ходе раздела марки между сыновьями сюда перенес свою столицу не много-не мало основатель рода Гогенцоллернов Иоганн III, а позднее здесь жил его брат-бургграф Нюрнберга Фридрих. Вместе с ними «сила» пришла в этот глухой край, что чуть в стороне от торговых артерий. Итальянские каменщики отстроили 3 классических бастиона, навели красоту и …

В 1554м была семимесячная осада и разрушение, и вновь отстройка трудолюбивыми германцами «лучше и красивей», чем было. И чтобы в 17 столетии здесь сыграла свадьбу Мария Прусская.

Потомки обыграли тему с величественным прошлым: собрали сносную коллекцию прусского оружия в замке, открыли музей пива для туристов, отрестоврировали фамильное имение Гоггенцоллернов, и теперь оно-как диадема украшает кучерявую зеленую гору, а из самой высокой башни открывается чудесный немецкий пейзаж-вид на город у подножия, благоговеющий перед величием старинной династии.

Мы любим говорить о роли личности в истории, вот вам еще один повод-Бальтазар Вартбург, рыцарь чьи героические изображения украшают своды цитадели саксонского мира в Эйзенахе, наряду с легендарными персонажами народного эпоса.

Желал ли он этой славы в веках, стремился ли во что бы то ни стало добиться ее? Нет. Жизнь этого человека была простой и прозрачной, как слеза младенца. Не чуждый человеческим слабостям, после смерти первой супруги он женился на второй. Все-это самое большое потрясение и происшествие, зависящее от его воли. А между тем с его именем связывают грандиозные, просто невероятные события региона:
— вначале мирное разделение Мейсена и Тюрингии,
— а потом объединение 2х областей и общее усиление династии Веттинов в центре Германии
— наконец, безболезненную передачу власти в Тюрингии от отца к единственному сыну, положившую конец вековой междуусобице и распре, в которой все были против всех: император против городов, старая аристократия против новой, альянсы, интриги, предательства. В особенно активные фазы затянувшегося внутригерманского конфликта, называемого одними «колонизацией Тюрингии», другими «графской войной за Тюрингское наследство», третьими-просто развитым феодолизмом, рыцарей, подобных Бальтазару, казнили пачками за разбойничество, если только могли отловить. Но нашему сегодняшнему герою это не грозило: его основной принцип был-просто жить: вкусно есть, сладко спать, получать тот максимум удовольствий, что подразумевал доставшийся ему от отца статус. И ветры жизни были благосклонны к нему-может это прихоть судьбы, или такая стадия синусоиды, как известно, не стремящейся к цели, но задающей и отражающей суть многих процессов в природе и жизни: от рождения, до кризиса и обновления-но Бальтазар Вартбург со своей жизнелюбивой позицией «уклоняться от войны» стал именно той финурой, что обеспечила и гарантировала решение затянувшегося конфликта. Другие мечтали, страдали и действовали, а он даже не ждал, а просто получал даже без обещаний и печатей.
Когда по Хемницкому разделению отец передал Бальтазару Тюрингию, а его брату Вильгельму Мейсен, все ожидали, и так было принято, что начнется борьба между ними, но этого этого не произошло.

Нестандартный ход, не правда ли? И как результат-Вильгельм умирает бездетным, а Бальтазару, казалось, достается все! Без единой пролитой капли крови-в награду за терпение и покорность, доверие судьбе. И вновь сверхъестественное чутье подсказывает Бальтазару, что это ловушка, нужно уклониться, отказаться в пользу младшего (у них ведь был 3й брат Фридрих, про которого до поры до времени не вспоминали, но его могли бы поддержать «доброжелатели» деньгами и армиями, и он бы имел законное право по крови на наследство). Наверное, это было очень мудро не оставлять Мейсен себе, а отдать земли и титул младшему, ведь в противном случае ключевые политические силы сделали бы все возможное для противодействия усилению Тюрингии: война, разорение, смерть, угасание рода-стандартная цена за ошибки корыстных правителей…

Ах, как эта ситуация мира и благополучия между сыновьями Фридриха Строгого напрягала завистливую католическую церковь, епископов, мечтающих об усилении своей власти во времена ослабленной междуусобицей страны. Они не смогли вовремя воспитать в душах братьев ненависть друг к другу, и вотместку за собственный идеологический провал придумали мифы про них: будто бы Вильгельм был одноглазым не потому что во время турнира лишился его, а потому что святой Бенно Мейсенский во сне явился Вильгельму и выколол ему глаз за неувадительные речи о церкви.

К Бальтазару было труднее придраться, он ведь был душкой, и не говорил лишнего, и не имел физических недостатков. Единственное, что они нашли в нем необычного-это имя, классическое саксонское, а саксы-они, как известно, те ещё любители сатанинских символов. Интересно, что первые упоминания про демона Бальтазара родом из 14 века, быть может, это отголосок войны за инвеституру? Так или иначе, но саксы правят миром, в жмлах английской королевы 21 века течет кровь Бальтазара Вартбурга-маркграфа Мейсена и ландграфа Тюрингии.

«Чудом сохранившаяся запись народной песни на оборотной стооне богословского трактата»- примерно так начинают рассказ об этом источнике практически все исследователи.

«Песнь о Хильдебранде»-одно из самых древних германских сказаний, нечто настолько неотделимое от аналов истории этого народа, что может быть и есть суть его и самое верное описание души этноса.
В веках «Сказание о Дитрихе фон Берне» менялось в угоду политическим задачам времени-порой кординально, влоть до того, что из рыцаря и предводителя войска Дитрих, коим он был в действительности во времена Атиллы, судя по историческим данным, герой превращался в гонимого бунтовщика, становился защитником крестьян, что о нем пели во время восстаний. Такой вот вирусный маркетинг-внедрить в массовое сознание совсем другую правду, провести еесквозь поколения, чтобы дети, выросшие на этой сказке, не усомнились ни на миг: гордость превыше семьи, превыше всего; вассальная клятва — главное, что есть в жизни воина и только она важна в масштабах мировоззрения.
Простой мотив, трогательная история, ты не задумываешься о смысле песни во время деревенских праздников и когда она звучит на ярмарке в аккомпонементе чудных инструментов миннезингеров, но в нужный момент тумблер переключается, срабатыаает заложенная в мозг с младенчества программа-это такой гениальный способ управления общественным сознанием! И будет так, как ты запланировал-нужно только подложить поэму в «првильной» редакции, или «случайно» записать ее на обороте богословского текста.

Не удивительно, что всплеск популярности «Песни о Хильдебранде» приходится на 12 век (хотя косвенные упоминания об этом эпосе встречаются примерно с 8-го века, а сам Дитрих фон Берн и его вассал жили в 5м)-в 12 веке поэму переписали под нужды феодальной системы организации общества и армии. Добавили крайнюю степень драматизма, даже удивительно, как нашли выразительные средства, чтобы так умело закрутить сюжет, поднять ставки до предела. Хильдебранд встречается на поле боя со своим родным и единственным сыном, они по разные стороны противоборствующих войск и являются командирами. У этой задачи нет другого решения, кроме сражения, ведь иначе рыцарей обвинят в трусости-уж лучше смерть… 2 страницы родом из 12 века не отвечают на вопрос, кто же выиграл: отец, или сын, да это и не важно, ведь положительный герой все же Хильдебранд, живущий по солдатскому принципу «делай что должен и будь что будет, а не его сын, выросший без отца (в 21м веке уж конечно в этой песне акценты расставили бы в пользу психологии неблагополучной семьи, а в 12м в центре внимания содержательная часть без длинных диалогов и описаний). Можно додумать, что смерть отца,или сына неизбежна, и что отец будет оправдан за «морально правильный выбор» верности клятве, а не семье, общине, родине.
Потомки должны были выучить правильную версию, выгодную сюзерену, которая вскоре приведет их к крестьянскому бунту, бессмысленному и беспощадному.

Перевод из сборника зарубежной литературы 1975 г.
Я вести внимал, что поведала,

Как витязи кликали клич:

На бой, в поединке сразиться

Вызывали друг друга они –

То Хильдебранд с Хадубрандом

Меж войск повстречались своих.

Сын  отец осмотрели

Доспехи свои, на чреслах

По кольцам кольчуги крепили

На поясе крепком мечи.

Снаряжались к сраженью герои,

Пред полки поскакали они.

Хилдебранд речь повел первым,

Старше годами и опытом мудр,

Юношу он вопрошал:

«Какого ты племени-роду,

Кличешь отцом ты кого?

Среди соплеменников славны

Родичи, чаю, твои.

Имя одно назови мне,

Скажу остальные я сам:

Не ведом народ сей, дитя».

Хадубранд речь повел, сын Хильдебранда:

«Мне мудрые старцы поведали,

Что давние помнят дела:

Хильдебранд звался отец мой,

Хадубранд я зовусь.

Отправился он на Восток,

Гнева Отахра бежал,

С Дитрихом и с дружиной.

В отечепстве он покинул

Жену и младенца-сына,

Наследья лишенных[i], и прочь

К восточной земле устремился.

Нуждался в нем Дитрих древле,

Бедный друзьями изгнанник,

К Отахру он гневом пылал.

Дитриха воин любимый

В битву водил дружину,

В сече всегда был первым,

Славен меж храбрых мужей».

Хильдебранд тут молвил, сын Херибранда:

«бог в небе свидетель доселе

тебя не сводила судьба

с родичем, юноша, кровным,

более близким тебе».

Тут Хильдебранд снял с руки

Ковки отменной запястье,

Дар золотой, что пожаловал

Гуннов властитель ему:

«Прими в знак приязни его».

Хадубранд молвил тут, сын Хильдебранда:

«Копьем, острием к острию,

воин приемлет награду[ii].

Старый гунн, твои речи лукавы,

Копье твое смертью грозит.

Оттого до седин ты дожил,

Что к обману и лести привык[iii].

Люди бывалые весть

Мне привезли из-за моря:

Хильдебранд в битве пал,

Мертв Херибранда сын!

По кольчуге сверкающей вижу:

Одеянье богато твое,

Знать, хорошего князя ты воин

И изгнанником вряд ли слывешь».

Хильдебарнд молвил тут, сын Херибранда:

«Боже всесильный, поистине злая

Ныне вершится судьба:

Тридцать лет я в земле

Чужедальней скитался,

Бился в первых рядах

И метал я копье

С той поры, как дружинником стал,

Но у стен крепостных не единожды

Не был в битве кровавой сражен.

Ну, а ныне родимое чадо

Пронзит мне кольчугу железом,

Изрубит меня секирой,

Или сам его стану убийцей.

Ты же сможешь, однако,

Коль силы достало,

Старца доспехи добыть,

Павшего панцирь получишь,

Коли право свое утвердишь[iv]».

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

«Тот презреннейший трус

из восточных земель,

кто от битвы теперь уклонится[v]».

«Не избегнуть сраженья,

Что любо тебе.

Испытаем который из нас

Похвалиться добычею сможет,

Снимет латы и поле покинет,

Оружьем двоих нагружен».

Прежде дротики с силой метнули,

Те вонзились, застряли в щитах.

Тут сошлись, зазвенело железо.

Вот щиты их иззубрены светлые

И сломлено древко копья…

Фрейа, Гульда и вот теперь Венера — богиня плодородия, телесной любви, столь простой и понятной германцу, но отступающей перед натиском холодных глаз еврейских женщин, целомудренно и безмолвно взирающих с христианских икон. Это было такое модное веяние времени, носителем которого стали безусые юнцы-менестрели при дворе «свободных искусств» Тюрингского ландграфа. И то, что начиналось, как шутка, потешный театр и стихотворное состязание — «Вартбургская война» — сквозь призму времени стало поворотным пунктом в мировоззрении целой эпохи и народа. Они собирались для поэтических соревнований, как когда-то это делали римляне и греки — двор, музыка, пиры. Они мечтали, интриговали, влюблялись и творили — и может, остальное додумал Вагнер в своей бессмертной опере «Тангейзер», а может быть, и правда в приступе безумного вдохновения вывели формулу перехода от чувственности к аскетизму, от пресыщенности к неудовлетворенности и вечной жажде?..

Тангейзер в интерпретации Вагнера — один из многих рыцарей, отыскавших вход в грот Венеры и добившейся её любви. Для справки — само понятие Венерина гора впервые появляется в стихотворении «Kinder von Limburg», написанном в 1357-м году, что, конечно, не исключает возможности того, что легенда о царстве вечной любви и наслаждений на вершине некой швабской горы была в народе и в 13-м веке тоже. Винерберги сейчас есть практически в каждом районе Алемании — опять-таки это может косвенно подтверждать популярность сказания.

И вот рыцарь счастлив — изобилие, удовольствия, каких в христианском раю и не сыщешь…скука, потолок, невыносимость жизни без цели, без смысла.
Он меняет прекраснейшую из женщин и счастливейшую из реальностей на свободу, развеевает мираж грота Венеры одним лишь именем Святой девы Марии на устах.

В какой-то степени в этой истории чуть больше ответственности, чем в библейском грехе: Тангейзер не сваливает свой выбор на змея, а Адам винит его и Еву. В германской легенде Венера остаётся в раю, лишь проклинает, предупреждая героя , что покинув раз грот, в муках будет искать, но не вернётся.

А дальше собственно описание «Вартбургской войны», главные действующие лица которой хорошо нам известны по изображениям в «Манесском кодексе», но в том-то и соль, что «Тангейзер» заставляет взглянуть на них не как на предмет изучения материальной культуры, одежды, антуража, а как на людей, у каждого из которых за плечами своя история, делает их понятнее, интереснее, живее.
Невероятно, но их заряда вдохновения хватило на много-много веков, в течение коих никто не мог придумать ничего лучше, идеальнее: страсть и недостижимость, огонь в ледяных рамках, такая невообразимая острота, подлиность, сила.

Лишь через истину куртуазной любви можно было интегрировать земное и небесное, навязать христианскую мораль, как нечто божественное, заставить жить по-человечески, познать «свободу взаперти».
И в культурологическом плане последствия вартбургской воны мы ощущаем и по сей день — кто знает, может она оказала влияние на общество, даже больше, чем Троянская, или Вторая мировая, влезла в голову, в души, заставила мечтать и протестовать, добиваться.
«Тангейзер» — сродни гравюре «Рыцарь, дьявол и смерть» — как символ жизненной активности, и порочна счастливая концовка — так не должно быть, посох папы Римского расцвел свосем в другой легенде о Елизавете Тюрингской, а не в летописи жизни минезингеров…
Но гонит по венам соки весна, и у тебя вновь нет шансов остаться мёртвым внутри!

Исторический след родословной знаменитого Рудольфа фон Фениса-поэта и минезингера 13 века, несмотря на то, что его называют швейцарцем, ведут и должны вести (ведь в Манессе одни лишь приближенные к Гогенштауфенам дворяне изображены) в Швабию и Северную Италию. И мы не ошибемся, если пройдем по этой параллели, рано, или поздно наткнувшись на ветвь Савойской династии-виконтов Валле д’Аоста — ди Шалланов, построивших великолепный замок Фенис.

Пыльные архивы этой угасшей династии упоминают про нескольких Рудольфов, умерших, как и наш минезингер, до 30 лет.
Кроме того, на указанный период 13-14 век, по всей видимости, пришелся пик могущества этих приспешников бургундцев, так что вполне вероятно-великолепный, пятиглавый замок-родовое гнездо фон Фенисов.
Символично, как история замка и семьи его владельцев переплетается с политическими и военными изменениями в регионе.
Первую башню возвели в 1242 году у подножия холма.
В 1320-м голу он перешел по наследству Аймоне ди Шаллану-человеку амбициозному, страстному и увлекающемуся. Аймоне буквально «заболел» замком, потратил на его строительство все силы и все средства, какие только мог. Но главное-он передал страсть к замку своему сыну Бонифацию. Далее сложно сказать, что именно стало основной причиной, мотивом-возможно, Бонифаций хотел с детства заслужить доверие и уважение отца, или просто любил его и продолжал «дело всей его жизни». Но так, или иначе, строительство захватило с головой Бони, превратилось в смысл его жизни, в мечту и агонию.
Виконт горел, словно в бреду, не спал ночами и собирал вокруг себя лучших в мире мастеров. Виконт сыпал златом, не зная меры, чтобы воплотить в жизнь грандиозный, блистательный проект.
Что за фрески! Что за строгие, прекрасные линии готики! Фенис опережал свое время и поражал воображение простого смертного, как поражает его и сейчас. Фенис был больше, чем крепостью-он был шедевром, любимым детищем архитектора в душе и феодала по рождению.

Давно умерли дети и какие бы то ни были потомки ди Шалланов, но замок остался.
Исчерпав все свои богатства на расширение родового гнезда, проиграв в нескольких политических, военных и брачных партиях, виконты утратили власть в провинции. Фенис стал приходить в запустение, переходить из рук в руки, как баласт и неликвидный актив. Быть может, он бы и растворился в пучине времени, если бы не инкарнация Аймоне, а может, его сына Бонифация. Спасителем стал итальянский архитектор Альфредо д’Андраде, который восстановил прежнее величие Фениса: отреставрировал фрески, стены, воскресил голубятни, открыл миру истиную красоту этой цитадели. К тому времени замок стал государственным, его приобритение не стоило коммуне ни гроша!
И конечно это дело вкуса, но на мой взгляд, Фенис-в тысячу раз лучше любой из картин ДаВинчи, Пикассо и Дали, он бесценнее алмазов и нефтяных вышек, дороже самых роскошных вил и аппартаментов. Потому что в нем есть душа, идея, сила, пробирающая до костей сквозь всю толстокожесть и мелочность корыстного мира.

Ещё до того, как на берегах Бильского и Невшательского озер появились собственные графы с одноименными титулами, представители очень древних и уважаемых швабских и итальянских домов селились здесь. В частности, в 12 веке в междуозерье правили фон Фенисы-настолько благородные, что даже попали в элиту западно-европейского рыцарства, изображенную на миниатюра Манесского кодекса.
В частности, чести удостоился Ульрих фон Феникс-молодой минезингер, наследник рода, не успевший окровить меча.
Ульрих умер в возрасте 15 лет, оставив миру на память о себе прекрасные стихи и песни.
А вот так это звучит на немецком.

Знамя феодальной армии баннорета Савойского герцога-рыцаря де Блонайса.

Аппликация. Бархат. Шелковистые золотая парка. Хранится в Музее Армии в Париже. Датируется 14 в.